Прожив около года в столице в семействе Златопольских, Нюра совершила первую крупную ошибку и получила первое предупреждение. К большому сожалению следует отметить, что любовь няньки к младшей девочке не распространилась на старшую, напротив. Нюра отчаянно ревновала маленькую Ларису к родным и вместе с тем пылала ревностью за неё. Няньке казалось, что родители выделяют старшую дочку в ущерб младшей. По указанным причинам Нюра невзлюбила школьницу Марину и попыталась выжить её из дому.
В конце первого года пребывания в Москве Нюра озаботилась навести справки и предложила Златопольским отправить Марину на воспитание в интернат, мотивируя заявку тем, что девчонка ленива, дерзит, мешает заниматься хозяйством и младшей сестрёнкой. Мол, что без неё всем будет гораздо лучше.
Работодатели были безусловно удивлены, однако результат выявился отнюдь не тот, о каком думала Нюра, выдвигая предложение. «Нюра, голубушка!» – объяснила мать хозяйки, специально вызванная для объяснений. – «Вы совсем ничего не поняли. Мы очень ценим, что вы любите Ларочку и стараетесь, однако никаких решений в этой семье вы принимать не можете, даже советов давать не вправе. Нам будет жаль с вами расстаться, но если в следующий раз вы попытаетесь вмешаться, вам придётся искать другое место, без разговоров».
Бабка обеих внучек хотела обойтись без обид и вразумить няньку, но ошиблась, скорее всего в стиле сообщения. Нюра для виду поплакала, покаялась и пообещала исправиться, однако затаила обиду на всех, в особенности на молодую хозяйку, которая выслушала её требование молча, обещала подумать, потом натравила старуху, чтобы та унизила и почти выгнала бедную, старательную Нюру.
Нюра стала осторожнее и сменила тактику, хотя стратегия осталась прежней. Поскольку единственной аудиторией для высказывания обид бедной Нюры оказалась маленькая Лариса, то не прошло полугода, как девочка прилюдно назвала сестру «курносой дурой» и «кривоногой балаболкой», что не оставило сомнений в источнике знаний. На сей раз молодая хозяйка справилась сама, но заметно увлеклась, что, увы, опять не пошло на пользу никому. Нюра знала, что расстаться с нею хозяева не хотят или не могут, поэтому выслушала реприманд, вновь покаялась, но утвердилась в своей правоте. Стала считать себя и Ларочку натуральным центром семьи, а остальных – ненужной обузой. Снова произошло замещение или, проще выражаясь, затмение чувств.
В рамках чего Нюра совершила следующую большую ошибку и приняла второе предупреждение. С небольшим временем Нюра слила обиду с ревностью, любовь к ребёнку с толикой воображения и стала толковать аудитории подалее от дома, что Ларочка её родная дочка, но живёт с мачехой, потому что отец… Неважно, какую байку Нюра сплетала, какие варианты сочиняла на ходу, главное, что фантазмы имели место при Ларисе, далее информация скорее поздно, чем рано, но просочилась в семейство Златопольских. Вновь была призвана мать хозяйки в качестве проверенной палочки-выручалочки.
«Нюра, вы взрослая женщина! А сочиняете, как сопливая девчонка!» – на сей раз бабушка проявила негодование. – «Своим знакомым вы можете говорить всё, что душе угодно, дело ваше, но пожалейте Ларочку! Девочка к вам привыкла, вы её любите, подумайте о ней. Или вы перестанете морочить ей голову дурацкими выдумками или вам придётся уйти. Заставить молчать вас никто не может, но если мы услышим что-нибудь подобное, то другого предупреждения не будет!»
Во второй раз дело не обошлось устным репримандом. Нюре пришлось покаяться публично и объяснить Ларисе, что она пошутила, мать и мачеха – это в сказках, на самом деле ничего подобного. Однако суровым предупреждением семейство Златопольских отнюдь не ограничилось. Ценя домашние заслуги Нюры, они по совету и при содействии бабушки преподнесли прислуге пряник практически вслед за разоблачением и скандалом.
Посовещавшись и придя к единому мнению, Златопольские признали, что неприятные ошибки Нюры вызваны ущербностью и тоской по личной жизни, вследствие чего предприняли решительные меры. Они нашли некую клинику под названием МОНИКИ, где работала знакомая докторша, и по прошествии двух недель положили Нюру на операцию. Удаление бельма прошло успешно, зрение восстановилось не вполне и кое-какие следы остались, однако глаз принял приемлемый вид, ущерб стал не так заметен.
После операции старуха сводила Нюру в модную парикмахерскую, там её постригли, завили и расчесали так, что пострадавший глаз оказался в тени и практически не выделялся. Преображённая Нюра долго привыкала к новому облику, но, против ожиданий, никакой признательности не проявляла. Для себя она решила, что наконец заслужила волю и с нею счастье многими страданиями и теперь будет строить жизнь, как сама захочет. На Ленинском проспекте, в каморке у Златопольских.