Сашка протянул мне медведя. Чудно́го, набитого какими-то мелкими шариками, но все равно мягкого и очаровательного. Я расплакалась. Его забота и внимание были самым лучшим подарком. Парень учился, работал на две ставки медбратом, но уже, несмотря на молодость, мог заткнуть за пояс не одного дипломированного врача.
— Спасибо, Саша.
— Да не плачьте, вон сын у вас какой. Я тоже хотел бы сына, вот встану на ноги и обязательно заведу и не одного. А мишка — он полезный, он развивает тактильную чувствительность.
— Сашка, Сашка! Ты встань на ноги сначала, а то уже о детях размечтался, да найди жену приличную. Я у тебя пока ни одной нормальной кандидатуры не видела.
— А я не стремился. Я пока так, без планов на будущее. Мне мое будущее еще творить и творить. Ладно, побегу, а то опоздаю на занятия.
Он ушел, я встала с постели, положила сыночку в кроватку, поцеловала от избытка чувств медвежонка и пошла умываться. Скоро обход. Сначала планерка, и он узнает, что я родила. Придет? Или не придет? Вот в чем вопрос. Все равно назову сына Сашей, уже назвала. Всем скажу — в честь Сашки Борисова, который первый с подарком пришел.
Ну вот, уже восемь часов, началась общая планерка. Я еще раз покормила сына и посмотрела на себя в зеркало. Вид не очень. Я подкрасила ресницы и подвела глаза. Во-первых, я лежу в своем отделении и мои подчиненные не должны меня видеть без макияжа. Надо держать марку. Ага, они меня вчера видели во время родов, не самый лучший ракурс, я бы сказала. Я понимаю, что проблема в другом. Крашусь я для него, чтобы понравиться, чтобы любил, как раньше. Дура! Больше у меня на себя эмоций нет.
— Екатерина Семеновна, вы как? — заходит мой палатный врач.
— Все хорошо. Спасибо, Ирина Максимовна.
— Вот вы молодец, родить в вашем возрасте без разрывов!
— Спасибо, видимо, я очень хорошо знаю, как это делается. У меня все в порядке, если так пойдет, то можете меня завтра выписать. Ну, и если педиатр разрешит.
— Конечно, Екатерина Семеновна.
Его голос я услышала сразу. Он шел по коридору и говорил со старшим врачом отдела, по сути моим замом.
— Александр Валерьевич, кого вы назначите на место Екатерины Семеновны?
— Мы решим с Екатериной Семеновной. Она знает вас лучше меня, я считаюсь с ее мнением.
— А от кого она родила, вы случайно…
— Прекратите бабские сплетни, я не знаю, а вы?
Его шаги приближались и вот ручка двери повернулась, и он вошел. В руках был неимоверно большой букет цветов — алые розы на длинной-предлинной ножке, не меньше двадцати штук.
— Оставьте нас, пожалуйста, и не беспокойте, педиатр будет позже. Я вызвал Сергея Михайловича, пусть посмотрит мальца.
Всех из моей палаты как ветром сдуло. Мы остались одни.
— Хорошо выглядишь, Катя. Поздравляю с сыном. Катенька, я очень рад за тебя.
— Спасибо, Александр Валерьевич, мой мальчик и правда замечательный. Сколько детей передержала на руках, но свой — это совсем другое. Хотите посмотреть?
Я не знаю, почему сказала это, но очень хотелось, чтобы мой мальчик почувствовал руки и внимание своего отца.
Корецкий взял на руки крошечный сверток.
— Такой теплый! Чудо-то какое! — произнес он.
Мальчик корчил рожицы и сопел. От него пахло молоком и еще чем-то неповторимым, так пахнут только новорожденные дети. Александр Валерьевич внимательно вглядывался в крошечное личико, задумался на какое-то время, не отрывая взгляд от малыша. А мой сынок открыл глазки и смотрел на своего папу, во всяком случае, мне так казалось. Как мне хотелось, чтобы он понял, чтобы порадовался со мной рождению своего сына. Я надеялась, что единственного сына. Хотя кто его знает, может, и не единственного, но его. Корецкий перевел взгляд с мальчика на меня, посмотрел внимательно в глаза, как будто пытался заглянуть дальше в душу.
— Как ты назвала его, Катя?
— Александром. Простите меня.
— Так он мой? Скажи правду, — в голосе была надежда.
— Да. Я всегда была верна вам. А вы?
— Прости, Катя, я думал, что ты вышла замуж.
— Я сама виновата. Я боялась, что вы не захотите его. Я пыталась сохранить его любой ценой. Можно, он будет Александр Александрович Замятин?
— Я хочу быть его отцом. Может быть, мы дадим ему мою фамилию?
— Вы можете быть его отцом, но с моей фамилией ему будет спокойней.
Он обнял меня вместе с ребенком. Я снова расплакалась. Вот надо же за каких-то девять месяцев стать такой сентиментальной дурой и плаксой, аж самой противно. Была-то почти кремень.