Мы вызвали наряд милиции и отправили к ним нашего любвеобильного самоубийцу-боксера.
Но на этом наши ночные приключения не закончились. Если везет в первое дежурство после отпуска, то везет по полной.
Около трех привезли женщину с пулевым ранением в живот. Проблема состояла в том, что она была на седьмом месяце беременности. Никаких данных о ней не было. Я сделала УЗИ — ребенок жив, сердцебиение ускоренное, но все же. И Сева как назло на аппендэктомии. Заставила дуру Наташку по отделениям звонить, а сама уже моюсь, анестезиолог наркоз дает. В общем, начала я оперировать без хирурга, с любимым Сашкой Борисовым в ассистентах. Хорошо хоть у парня руки растут откуда надо и голова на плечах. С крючками и отсосом он справлялся, а я зашилась в кишках. Страшно, аж жуть. Я все вспомнила и военно-полевую хирургию тоже. Правда, только в теории, но хоть что-то. Вспомнила рассказы отца — военного медика, и только потому и не потеряла самообладание. Матку я ушила быстро, и думаю: мне бы пулю найти, кишечник подлатать и можно делать кесарево. Со страха молюсь Богу. Вот как умею, так и молюсь. Где-то минут через сорок-пятьдесят приходит Сева, глаза светятся от счастья. Борисова он потеснил, инициативу в руки взял. А я не жадная, я отдала, а он говорит.
— Катенька, как ты дежурство украшаешь, если бы только знала!
Ему смешно, а я уже чуть не плачу. Но мы справились, и живую мамашу в одну реанимацию отправили, а живого ребенка в другую. И наступило утро, мы с Севой сели писать отчет по дежурству и запивать его крепким кофе. Мысли мои были дома. Я же им с вечера ни разу не позвонила. Как там мой Сашенька? И как мой мужчина один с ним справился, не думаю, что он маму на помощь призвал. Позвонить сейчас, что ли? Додумать мне не дала вновь прибывшая «скорая». Привезли боксера из милиции с черепно-мозговой травмой. Сева сделал рентген и диагностировал эпидуральную гематому. Дальше его отдали нейрохирургам (бедолаге не удалось избежать трепанации черепа), а мы с Севой пошли на планерку.
Первое, что я увидела войдя в зал, это испепеляющий взгляд директора клиники. Очень захотелось самой встать в угол и попросить прощения.
По мере Севиного красочного доклада выражение лица моего мужчины менялось. Серые глаза смеялись, хотя он пытался сохранить серьезность.
Следующие полтора часа я отчитывалась у него в кабинете, при закрытых дверях.
Далее все мои коллеги ходили смотреть на спасенных нами мать с ребенком. Авторитет был восстановлен. Бардак в отделениях ликвидирован. Я отработала весь день, правда, без операций.
В четыре за мной зашел директор и отвез меня домой. Не поверите, но Сашенька и эту ночь был только на нем, я спала как убитая.
Часть 17
Ветрянка
Я бежала к директору с неимоверной скоростью. Я еще не знаю чем, но я заболела и работать в таком состоянии совсем не могу. Дико болела голова, ломило кости, выкручивало мышцы — короче, глаза лезли на лоб. И ко всему прочему, дико чесалось место, на котором сидишь. Я почти ворвалась в приемную.
— Екатерина Семеновна, — обратилась ко мне Галина, — вы заболели?
— Да, Галя, мне кажется, что да. Шеф у себя?
— Просил не беспокоить.
— Что же мне делать?
— Сядьте, успокойтесь. Я сейчас позвоню, спрошу.
— Да не могу я сесть.
Дверь кабинета отворилась и в проеме показался Корецкий.
— Екатерина Семеновна, что с вами?
— Плохо мне, очень плохо!
— Заходи, Катенька, у тебя жар.
Он закрыл двери, снова попросив Галю его не беспокоить.
— Присядь, детка. Сейчас градусник возьму.
— Я не могу сесть, Саша. У меня такой зуд, ты себе представить не можешь.
— Где зуд?
— Там, где на чем сидят, там и зуд. Я знаешь как чесала, аж до крови.
— Раздевайся.
— Сейчас? Я не могу, я очень плохо себя чувствую. Давай потом, пожалуйста.
— Ты о чем, Катя? — он ехидно улыбался, — мне не нужна женщина с расчесами на заднице, даже если это ты. А вот причину зуда выяснить надо. Так что раздевайся.
Я разделась до белья. Он продолжал удивленно смотреть на меня, но вдруг что-то заметил и изменился в лице. Он подбежал к телефону и по громкой связи объявил, что весь стационар закрыт на карантин.
— Что у меня, Саша? — я чувствовала, что сейчас упаду, а он продолжал крутить телефон. Я слушала гудки, потом спросила, можно ли мне одеться, он кивнул головой. На той стороне взяли трубку. Я услышала голос мамы.
Он с ходу спросил, как наш сын и просил не гулять с ним на улице.