Примечание: сестра Кривозерцева Ивана при вступлении немецких войск была насильно отправлена большевиками для сопровождения скота из колхоза, и местопребывание ее сейчас неизвестно».
Кстати, чекисты, несколько позже расследовавшие эту историю, в таких случаях не забывали спросить: «А откуда вы знаете, что это были поляки?» И получали вполне удовлетворительный ответ. А в немецкой исторической реальности откуда неграмотный хуторянин Парфен Киселев должен был знать, что перед ним именно поляки?
Из показаний Михаила Жигулева, 1915 г. ркрестьянина дер. Ново-Батеки.
«Часто я видел открытые грузовики, на которых перевозили пленных под охраной, с железной дороги, идущей от Смоленска, по направлению к Козьим Горам».
Так открытые грузовики или «черные вороны»? Если открытые — то как это согласуется с предыдущими показаниями, а если закрытые — то откуда свидетель знал, что там именно пленные?
Из показания Матвея Захарова, 1893 г. рстаросты дер. Ново-Батеки:
«В 1937–1942 гг. я работал на железной дороге, между прочим и на сортировочной станции Смоленск. В марте 1940 г. прибывали из Тамбовской области товарные поезда с прицепленными к ним 5-6-ю большими пульмановскими арестантскими вагонами. Из них 2–3 вагона останавливались в Смоленске на погрузочной платформе, тогда как остальные направлялись дальше к месту назначения на станцию Гнездово. Из железнодорожных документов я мог узнать, что эти поезда или арестантские вагоны шли по Рязано-Уральской дороге через Козлов — Тамбов — Ельню в Смоленск. Как я узнал от проводников этих вагонов, арестованные происходили из Козельска. Там вроде был большой монастырь, где содержались еще многие тысячи пленных.
В качестве составителя поездов я имел возможность стоять непосредственно тут же, когда людей из вагонов погрузили в грузовые машины, направлявшиеся затем по деревенской дороге в сторону Гнездово…
Я точно помню, что эти разгрузки продолжались 28 дней. Это я смог точно установить по моим служебным записям.
Из показаний Григория Сильвестрова, 1891 г. р., жителя дер. Ново-Батеки:
«В апреле и мае мес. 1940 г. я замечал, что на станции Гнездово, вблизи которой я жил тогда, останавливаются арестантские вагоны, из которых людей погружают в стоящие наготове грузовые автомашины и затем их увозят.
Вечером, возвращаясь домой с работы, я часто проходил вблизи места разгрузки и замечал, как под охраной работников НКВД людей отправляли из вагонов в заготовленные большие клетки-грузовики, известные под названием «черный ворон». Всегда стояли 3 таких машины и один грузовик. У мужчин, выходивших из вагонов, отбирались ручные вещи и бросались в грузовик, тогда как их самих помещали в остальные машины — клетки. Когда они заполнялись, колонна из 3-х клеток, грузовика с поклажей под водительством впереди идущего грузовика, отправлялась от станции. Я видел, как повозки проезжали дорогу к железнодорожному пути, затем поворачивали влево и исчезали в направлении Катыни. Через 20–25 минут колонна возвращалась обратно и все повторялось сначала. Когда они проезжали мимо, я мог заметить мужчин, сидевших во впереди идущей легковой автомашине, вероятно из НКВД, с типично еврейскими лицами[11]. Разгрузка проводилась большей частью в вечерние часы, а также ночью. Что эвакуация случалась и ночью, я мог установить потому, что моя тогдашняя квартира была расположена непосредственно по дороге от вокзала к железнодорожному пути. По-моему, эта колонна ездила раз десять в день, а в апреле и мае месяце приблизительно четыре недели подряд».
Похоже, данный свидетель и вправду что-то видел. В других показаниях не упоминается «челночный метод» перевозки — а ведь перевозить поляков должны были именно так, по причине жестокого дефицита автотранспорта. Другое дело — зачем их вообще везти на машинах? До Катынского леса всего 2,5 километра, к чему грузовики-то гонять? Разбегутся? Куда и зачем — без документов, в чужой стране, жители которой традиционно не испытывают к полякам ни малейшей симпатии? Есть смысл бежать, если точно знаешь, что ведут на расстрел — тут уж не до здравого смысла. Но ведь, согласно официальной версии, как немецкой, так и польско-российской, убитые офицеры не совершили ничего такого, за что их можно было расстрелять, а стало быть, не ожидали казни.