Схватка кончилась так же скоро, как и началась, и к тому моменту, когда ругающийся Каурай с раненой Красоткой на поводу добрел до места стычки, сопротивление людей Зяблика было подавлено. Сам рябой казак лежал в кровавой луже, с рассеченной до основания шеей. Его соратники пытались отбиваться, но и их скоро загнали в угол и быстро перестреляли из луков. Последним, кто рухнул на землю со стрелами, торчащими из груди, был Молчун. Умирая, он так и не проронил ни словечка.
Ранко с Боженой сидели в седле и молча наблюдали за резней со стороны. По рукаву атамана растекалось мокрое багровое пятно. Когда одноглазый подошел к ним, Божена торопливо распарывала ткань рубахи и что-то горячо шептала над раной. Ранко не мешал ей, а, слегка морщась от боли, наблюдал за ее работой с какой-то участливой теплотой.
Одноглазого он поприветствовал кивком головы:
— Херово вышло… Я хотел заставить их сдаться. Живой?
— Более чем, — пробурчал Каурай, поглаживая отбитый бок. Эх, была бы тут Хель или кто другой из ведуний… — Только лошадь едва не сгубил.
— Возьми себе другую. Вон их сколько бегает. А эта твоя уж больно впечатлительная особа.
— Нет, спасибо. Мы уже набегались.
— Серьезно? Не хочешь поучаствовать в веселье?
— Очень хочу, но боюсь твоих людей я смущаю. Видел какими глазами они на меня смотрят?
— А ты чего ожидал? Взаимной влюбленности?
— Я привык к косым взглядам. А вот твой авторитет страдает. К тому же, в последний раз стычка с таборщиками не закончилась ничем хорошим. Что они, что люди коляды жаждут моей крови.
— Когда мы возьмем острог, все будет по-другому, — уверенно проговорил Ранко. — Плевать мне на авторитет, плевать на законы таборщиков! Пан или пропал. А ты, одноглазый, поедешь со мной! У нас есть дело, забыл? У твоей кобылы только легкий испуг и заноза в боку, переживет! Взбирайся в седло и хватит разговоров. Нам повезло — люди Коляды уже знают, что мы здесь. Пока мы мило болтали с Зябликом, они ударили его людям в спину, оттого они и начали палить почем зря.
— Ага. Все еще надеешься возглавить штурм?
— Зачем же еще я приехал сюда? — сверкнул зубами Ранко и поморщился, когда Божена оставила его рану. На месте рассеченной пулей плоти осталось скромное темное пятно. — Взять острог и забрать голову Шкуродера. Нет. Две головы. Его и Коляды.
— Это действительно так важно для тебя? Если отбросить казацкую удаль и жажду… свободы.
— Непременно. Меня со Шкуродером связывает один неоплаченный должок. И этой ночью я собираюсь добиться оплаты.
Атаманцы наскоро перевязали раны и взгромоздились на лошадей. До лагеря колядников доехали без приключений, но и приятного было мало. Подступы к крепости были завалены телами, выжжены огнем и утыканы стрелами, словно ковром. Вокруг трупов уже носились полчища мух, грязно бряхались собаки, несло падалью. Гнилью. Каурай выругался — скоро тут будет не продохнуть от падальщиков. А если повезет, то пожалуют и его старые знакомые.
Но к такой встрече он был явно не готов.
Краем глаза Каурай завидел цепочки вооруженных колядников, разодетых в свои обычные вылинявшие шубы и рогатые шлемы. Поежился и поглубже натянул капюшон — не хватало еще, чтобы они узнали его. По крайней мере сразу.
Два союзных отряда сошлись, но между ними не было и следа приязни. Одни были еще свежими, пыхтели люльками и отпускали задорные остроты. Другие, изрешеченные, погрызенные и поломанные бесконечными схватками, напоминали гвардию, только что вернувшуюся из преисподней.
Колядники разошлись, и навстречу Ранко, сверкая потной лысиной, вышел здоровый малый с рогатым шлемом под мышкой. Плечо его кровоточило, наскоро перетянутое тканью, запавшие, покрасневшие глаза блуждали по рядам людей Берса, пока не остановились на Ранко с Боженой. Судя по его ошалевшему виду все предприятие шло наперекосяк — люди таяли на глазах, порох кончался, все были вымотаны, изранены и озлоблены, а штурм не продвинулся ни на йоту с того времени, как колядники подступили к стенам Валашья.