31
Нотариус Мазур орал. Пренебрегши советом доктора Борменталя «орать на нивах», делал он это прямо в ухоженном палисаднике Прошкина. Крики нотариуса разносились по окрестностям и могли привлечь излишнее внимание соседей…
Не будь доктор и нотариус людьми старой «образованной» закваски, их моральное противостояние давно переросло бы в прозаическое рукоприкладство. Чтобы не позволить этим благородным людям обнажить низменные стороны души, Прошкин молнией вылетел во двор и затолкал шумную компанию в дом, еле успев на ходу застегнуть верхнюю пуговичку гимнастерки: лишний раз позориться перед вышколенным Мазуром ему не хотелось. Сияющие ботинки Евгения Аверьяновича снова поставили Прошкина в тупик. Ведь нотариус — кем бы он ни был при царском режиме — сейчас перемещался пешим порядком по тем же густо присыпанным летней пылью Н-ским улочкам, что и сам Прошкин, сапоги которого, несмотря на титанические усилия, уже через несколько шагов укрывала сероватая дымка.
Мазур, поморщившись, стряхнул со стола в гостиной воображаемые крошки при помощи белого шелкового платка, возложил на подготовленное таким образом место папку с вензелем и принялся отчитывать Прошкина:
— Николай Павлович, я очень обеспокоен состоянием работы вашего ведомства! Более того, я даже убежден, что вам как доверенному лицу гражданина Баева нужно жалобу подать — или как правильно назвать документ, указывающий на недостатки в деятельности ваших коллег?
— Рапорт, — подсказал Прошкин, совершенно не понимая, куда клонит нервный нотариус и зачем ему понадобилась массовка в виде Леши и доктора.
— Рапорт так рапорт, — согласился Мазур, — но оставлять такие вопиющие факты без внимания ни в коем случае не следует! Вот, полюбопытствуйте!
Нотариус вытащил из папки и передал Прошкину вожделенный документ — свидетельство о смерти Деева Дмитрия Алексеевича. Документ этот содержал факты действительно вопиющие! Не потому, что в нем прямо указывалось: «На момент осмотра можно считать биологическую смерть наступившей от восемнадцати до двадцати часов назад». И даже не потому, что в качестве причины смерти фигурировал именно «рассеянный склероз». А в силу подписи лица, констатировавшего факт смерти товарища Деева. Заключение о смерти и медицинских причинах, ее повлекших, было сделано специалистом по фамилии Борменталь Г. В.!
От такой новости Прошкин совершенно опешил. И, пытаясь скрыть эмоции, склонился над столом, вытащил чистый листок и чернильницу с пером, а потом попросил доктора Борменталя:
— Георгий Владимирович, распишитесь, будьте добры…
— К чему это домашнее расследование, Николай Павлович! — вспылил Борменталь. — Можно подумать, я какой-то злодей из оперетты! Освидетельствование трупа действительно производилось мной, и подпись тут тоже — моя. Хотя мне совершенно непонятна иррациональная реакция товарища Мазура на содержание этого документа! Уж вы-то, Евгений Аверьянович, или как вас следует теперь величать, совершенно ни-ка-ко-го отношения к этому происшествию не имеете! Да и Николай Павлович, в общем-то, тоже…
— Ошибаетесь — оба имеем, и самое непосредственное! Николай Павлович — поверенный товарища Баева, уполномоченный блюсти его интересы! Я же — должностное лицо, да и просто гражданин, в конце концов! И как гражданин я потрясен тем, как вы могли никого не уведомить! — Мазур отодвинул на середину комнаты стул и, совершено следовательским жестом взяв Борменталя за плечи, резко усадил на него.
— А кого мне, по-вашему, должно было уведомить? Дать объявление в газету «Новости советской медицины»? Написать письмо товарищу Калинину? Бегом бежать в районное НКВД? Да и о чем, собственно, я мог написать? Что констатировал смерть человеческой особи, причиной каковой явился рассеянный склероз… Покойного вполне могли звать Дмитрием Алексеевичем, готов допустить даже, что его фамилия была Деев… Ведь у трупов нет привычки представляться патологоанатомам! — в своей обычно ироничной манере попытался оправдаться Борменталь.
Такое завидное присутствие духа было достойно уважения, поскольку доктор, неудобно сидевший на стуле среди пустого пространства, оказался в весьма уязвимой позиции: за спиной у него маячил враждебно настроенный Мазур, а напротив стоял Прошкин и вся эта дислокация сильно напоминала «допрос с пристрастием» в царской охранке. Чтобы устранить подобные недопустимые в отношении советского УГБ ассоциации, Прошкин, уже начавший догадываться о подоплеке происходящего, как можно дружелюбнее обратился, но вовсе не к Борменталю, а к самому Мазуру: