— Евгений Аверьянович, на каком основании вы сделали вывод, что лицо, смерть которого констатировал товарищ Борменталь, не являлось Деевым Дмитрием Алексеевичем?
— Извольте. У меня есть веские основания для этого! Некогда Дмитрий Алексеевич получил ранение холодным оружием, достаточно серьезное. От этого ранения у него остался шрам — на плече и в правой части груди. В протоколе осмотра — он прилагается к заключению о смерти — о шраме ни слова! — дотошный нотариус передал Прошкину протокол осмотра, в котором действительно не было ни слова о шраме. — Но Георгий Владимирович, как компетентный медицинский специалист, не мог упустить подобной детали при осмотре трупа. А как человек, некогда способствовавший исцелению раны, породившей шрам, должен был сделать выводы об идентичности тела!
— Да и без шрама понятно было, что это не Дмитрий… Во всяком случае, не тот Дмитрий Алексеевич Деев, с которым я имел счастье быть знакомым некоторое время, — понуро признался Борменталь. — К тому же, согласитесь, несколько странно, когда тело перевозят для констатации смерти из одной больницы в другую, да еще и в такую, где ни морга, ни патологоанатома нет! Привозят, заметьте, почти через сутки после биологической смерти, да еще и в полной армейской форме командира дивизии…
Прошкин, огорошенный потоком новой информации, хотел по кабинетной привычке присесть прямо на стол, как часто делал во время настоящих допросов, но вспомнил, что сидеть на обеденном столе — плохая примета, сулящая неприятности по работе, пододвинул к себе второй стул и устроился на нем верхом, развернув спинкой вперед.
— Действительно, Георгий Владимирович, если вы были совершенно уверены, что этот труп не является трупом комдива Деева, не следовало замалчивать такую важную для многих информацию…
Борменталь одарил Прошкина исполненным глубокого презрения взглядом:
— Товарищ Баев — истероидная личность. Классическая стафизагрия, если производить классификацию в соответствии с типами гомеопатических препаратов. Душевный комфорт для подобных персон недостижим в принципе, так что, Николай Павлович, вы совершенно напрасно так сильно печетесь о своем доверителе, или кем там вам приходится наш дражайший Александр Дмитриевич. Будьте совершенно спокойны. Он знает.
— Знает? — усомнился Прошкин.
— Откуда он может знать? — возмутился Мазур.
— От социума. Или, по-марксистки выражаясь, от прогрессивной общественности…
Прошкин с трудом подавлял в себе идущее вразрез с законностью желание отвесить доктору-шутнику полновесную оплеуху и, случайно встретившись взглядом с Мазуром, понял, что нотариус борется с таким же, разве что несколько облагороженным — в силу дворянского воспитания, — агрессивным чувством. Поэтому совершенно не удивился бы, извлеки сейчас Евгений Аверьянович из объемистой папки старую добрую нагайку. Но нотариус, как того и требовала его профессия, вытащил из папки еще один документ — увесистый, потрепанный, с множеством закладок и вклеек том, озаглавленный «История болезни Деева Дмитрия Алексеевича».
В средине апреля доктора медицины, специалиста в области маниакальных психозов, представляющих социальную опасность, Георгия Владимировича Борменталя пригласил главный врач психиатрической клиники, где Борменталь успешно практиковал. И попросил об услуге. Нет, не о личной. Об услуге — главврач скосил глаза куда-то в сторону потолка, понизил голос и прошептал: «Компетентным органам». Георгий Владимирович без колебаний согласился: в силу его научной специализации роль эксперта ему приходилось исполнять регулярно — и в связи с повторяющимися однотипными насильственными смертями, и при необходимости оценить степень вменяемости задержанных и подозреваемых.
Но сейчас речь шла совершенно об ином: нужно было подтвердить смерть некоего высокопоставленного военачальника и по возможности установить ее причину. Ни первое, ни второе не составило для опытного клинициста, каковым являлся Георгий Владимирович, особого труда: тело принадлежало человеку, скончавшемуся от восемнадцати до двадцати часов назад вследствие прогрессирующего рассеянного склероза.
На этом простое закончилось, и началось невообразимое. Если верить бумагам — вполне официальным документам, поступившим к нему вместе с телом, — перед ним был труп Дмитрия Алексеевича Деева. В бурной, богатой на события и встречи с историческими личностями молодости доктору приходилось несколько раз близко общаться с человеком, которого так звали. Он даже слышал, что при новой власти Дмитрий Деев сделал завидную воинскую карьеру… Но труп явно принадлежал не ему. Конечно, в огромной стране у Деева могло быть сколько угодно однофамильцев и даже полных тезок. Возможно, кто-то из них также не был обделен полководческим талантом. Тем более что доктор — человек мирной профессии и нынешние воинские звания, отображаемые при помощи геометрических фигур, различает с трудом. И вообще, Георгий Владимирович поклялся своему учителю, известному физиологу, на его смертном одре, никогда-никогда не соваться в политику… Словом, инцидент был исчерпан. Свидетельство о смерти и прочие порождения бюрократии подписаны. Тело увезли.