Георгий Владимирович, как ученый-медик, не веровал в Бога, потому дал обет самому себе: если ему когда-нибудь посчастливится выбраться из негаснущего света камеры живым и увидать снова бархатисто-фиолетовое звездное небо, он пойдет и отыщет в газетах или журналах портрет комдива Деева Дмитрия Алексеевича и убедится, что от рассеянного склероза скончалось лицо совершенно постороннее. Ни придумать, что он сделает дальше, ни даже просто исполнить обет доктор не успел: однажды молчаливые стражи вывели его на дневной свет, официальный человек в форме сухо извинился за ошибку, сопроводив извинение рассказом о какой-то идиотской антисоветской пьесе, где действует персонаж с фамилией Борменталь, после чего медику вернули металлические и острые предметы и предложили подписать обязательство о неразглашении. А затем в соседнем кабинете другой, не менее официальный, человек, но уже в штатском, известил Борменталя о том, что он послужит Родине в группе по превентивной контрпропаганде, и, не дожидаясь согласия, вручил папку с рабочими материалами. Только в поезде Георгий Владимирович познакомился с Алексеем Субботским, а по прибытии — с остальными. Узнал, что Александр Дмитриевич — воспитанник комдива Деева. И был весьма разочарован. Нет, и внешность товарища Баева, и его привычка рыдать по всякому поводу и без вполне соответствовала описанию Ниночки. Это было более глубокое и философское разочарование — разочарование в идеалах молодости, если хотите, в человеческой природе, силе знания, возможностях воспитательного воздействия… Доктору Борменталю в жизни повезло: Дмитрия Деева он удостоился знать лично, еще до того, как тот стал комдивом. Потому что, став комдивом, Деев общался с гражданскими лицами редко. Вообще не любил публичности. Он не искал ни званий, ни орденов, ни иной земной тщеты, именуемой славой. О нем нечасто упоминали в официальных хрониках. Его фото редко появлялись в газетах. А жаль. Потому что лицо у Деева было в высшей степени запоминающееся. Большие светлые глаза излучали какой-то мистический, потусторонний, но удивительно ровный свет… Как мог аристократичный даже в своем аскетизме, целеустремленный до фанатизма, образованный, никогда не поступавшийся собственным достоинством Дмитрий Алексеевич взрастить такое капризное, самовлюбленное, наглое и истеричное создание, как Саша? Словом, обсуждать странный труп со скандальным приемышем давнишнего знакомого доктор совершенно не собирался.
32
— Нет ли у вас, Николай Павлович, фотографии покойного Дмитрия Алексеевича в последние годы? — прервал монолог ударившегося в философию доктора Мазур.
Вообще-то, лично у Прошкина портрета Деева не было, зато внимательный Алексей Субботский тут же притащил обтянутый потертым бархатом альбом с семейными снимками из дома фон Штерна. Хотя самые последние фотографии легендарного комдива, сложенные в альбом вместе с газетными вырезками, относились к концу двадцатых годов, общее впечатление о том, как выглядел при жизни Дмитрий Алексеевич, по ним вполне можно было составить.
— Да, вот это действительно Дмитрий, — ностальгически улыбнулся Борменталь, перебирая снимки.
Прошкин тоже заглянув в альбом. Товарищ Деев был мужчиной эффектным и запоминающимся, хотя его вряд ли можно было описать как классического красавца. И все же было в нем нечто необыкновенно притягательное, даже излишняя худоба и отрешенный, совершенно потусторонний взгляд больших светлых глаз его совершенно не портили, а, напротив, придавали сходство то ли с первохристианским мучеником, то ли с вдохновителем средневековых еретиков, замершим в ожидании аутодафе. Делиться неуместными романтическими наблюдениями Прошкин не стал, только довольно формально заметил:
— Вполне здоровым выглядит. А говорили, что он с самого детства тяжело болел, даже не мог из-за состояния здоровья на воинскую службу поступить…
— Да ведь в те времена к воинской службе допускали только после строжайшего отбора по множеству параметров, среди которых здоровье было весьма существенным! — возмутился Мазур. — Только с возникновением большевизма карлы, горбатые, паралитики, косые и золотушные — всяк в седло полез и за саблю ухватился! Воинство сирых и убогих… Иметь две руки, две ноги, пару здоровых глаз, ровные зубы и при этом не маяться хотя бы язвой желудка или чахоткой — сущий моветон для комиссара РККА! — то ли в память о собственном прошлом, то ли из уважения к истории, знавшей комиссаров иных, чем большевистские, нотариус никогда не использовал прилагательного «красный» для характеристики бывших идейных противников. — Так что покойный Дмитрий Алексеевич с его жалким плевритом действительно здоровым на этом фоне выглядит. А если разобраться, — продолжал гуманный экс-штабс-ротмистр, постукивая костяшкой породистого пальца по толстенной истории болезни, — как Господь его в земной юдоли столькими страданиями облек и раньше не прибрал, можно только дивиться…