Отец Феофан сидел на стуле в комнате правления колхоза в новеньких очках и с интересом читал газету «Комсомольская правда». На шее Феофана красовались золотая цепь и не слишком массивный, зато явно старинной работы крест. О происхождении этого аксессуара даже спрашивать смысла не было: понятно, Баев презентовал, тоже, наверное, из сыновней почтительности. Прошкин с трудом подавил в себе желание оттузить сверх меры общительного священнослужителя или хотя бы пару раз дернуть за седенькую бороденку. Но он приехал сюда с познавательной миссией, эмоции проявлять не время.
— Доброго времечка! — обрадовался Феофан, заметив Прошкина, а когда услышал, что ему велел кланяться Александр Августович фон Штерн, недоуменно отложил газету. — Прав был мальчик. Должно быть, совсем под старость спятил его почтенный родственник! Еще и вина мне прислал? Нет уж, увольте. Сокращать отмеренные мне Господом дни я просто не вправе. А ну как оно отравлено? Чего можно еще ждать от помешанного?
Прошкин вынужден был лебезить, хвалить остроту ума и редкостную память, которую сохранил в свои почтенные годы Феофан, что дано далеко не каждому. Да хоть бы и тому же фон Штерну. И даже признался, что вино от них — от Управления за бесценную помощь отца Феофана в их затруднениях. И слезно просил мудрого и образованного Феофана помочь ему как частному лицу совершенно в интересах такого учтивого и разумного юноши, как Баев, тем более что последний постоянно подвергается несправедливым гонениям, разобраться в некоторых хитросплетениях династических отношений в странной семье, патриархом которой был фон Штерн. Тем более батюшка юноши, и соответственно сыночек фон Штерна, скончался не так давно и похоронен под таким вот своеобразным надгробием…
Феофан снова водрузил на нос очки, тщательно разглядел фотографии надгробия, отхлебнул вина. Предварительно тщательно обнюхал пробку, плеснул немного и покачал казенного вида граненый стакан, словно бокал богемского стекла на дегустации. И наконец, сочтя вино вполне достойным, начал просвещать Прошкина.
— Династия, любезный Николай Павлович, подразумевает существование между людьми кровнородственных уз. Святость коих признает даже ваша власть. Отказавшись от дворянских привилегий, вы ведь, тем не менее, признаете значимость пролетарского происхождения. По сути, это лишь смена основания классификации, а не отказ от самого принципа. В упомянутом же вами конгломерате личности кровным родством никак не связаны и семьей по Божьему промыслу не являются… Фон Штерн — ученый одиозный. В своей гордыне забывший о всякой мере! Кто еще, кроме нашей Церкви, мог дать достойную оценку его находкам? Ведь я сам лично благословлял его экспедицию еще тогда, в 1894-м, и следующую, которая направлялась уже не в Китай, а в Монголию. Он клялся действовать от лица Православной Церкви и Государя. Ведь экспедиции снаряжались на средства казны и Синода… И что же в результате? Его отказ передать находки — имевшие, уж поверьте мне на слово, совершенно узкоконфессиональный, а не научный интерес — Синоду, многочисленные попытки обнародовать информацию, того не заслуживающую и могущую смутить неустойчивые в вере умы… А все от гордыни. Все беды от гордыни, Николай Павлович. Безусловно, государственное финансирование экспедиционной работы прекратили. Но фон Штерн, человек упрямый, — упрямство та же гордыня! — стал искать альтернативные источники средств — да он и тогда, видимо, уже не в себе был. Ведь не мальчик! Солидный, именитый ученый, а стал собирать легенды и карты различных сокровищниц, несколько раз даже втягивал недальновидных авантюристов в свои прожекты и многократно отправлялся на поиски сих кладов! Увы, не располагаю знанием о том, преуспел ли он в этой своей затее. Но вернусь к кровным связям. В своей мудрости Господь не дал ему с супругой наследников. Но фон Штерн непременно хотел, чтобы его научные начинания были продолжены, причем просто ученикам передать свое, как он считал, бесценное знание он не желал. И вот после смерти своей супруги — если мне не изменяет память, скончалась она от чахотки — Александр Августович усыновил весьма даровитого сироту, Диму Деева. Но и тут Промысел Божий встал на пути его греховной гордыни. Отрок грезил только о военной карьере и, хотя и был слаб здоровьем, мечту свою все же воплотил. Так что Дмитрий Алексеевич в той же малой мере собственно сын фон Штерна, как Баев… внук, — Феофан сухо и иронично рассмеялся.