Серега отставил миску, подскочил, вытащил из шкафа белые халаты для посетителей и объяснил:
— Там сам Владимир Митрофанович и доктор Борменталь… А меня покушать отпустили, чтобы место не занимал…
Прошкин удовлетворился таким искренним объяснением и указал на форму:
— А эти предметы гардероба откуда взялись?
— Начхоз принес, Виктор Агеевич. Инвентаризация у него — попросил, чтобы ту форму, в которой товарища Баева в больницу привезли, на склад вернули. Он якобы ее без всяких документов Александру Дмитриевичу выдал… А эту здесь оставил. Говорит, товарищ Баев — большой аккуратист и обрадуется, что пятно с гимнастерки вывести удалось! Только я ему ничего отдавать не стал — мало ли что? Может, там вредоносные микробы от гепатита сохранились? Пусть записку служебную на имя Владимира Митрофановича пишет!
— Правильно! — согласился Прошкин.
Действительно, все было правильно — и совершенно просто. В тот памятный вечер Александр Дмитриевич, как его справедливо охарактеризовал Агеевич, «большой аккуратист», не стал дожидаться утра, а прямиком от Прошкина поехал в Управление — просто переодеться. Взял на складе стандартный комплект обмундирования, а свой, сшитый на заказ и безобразным образом испачканный кофеем, попросил отдать в стирку. Понять, что заставило Сашу, тяготевшего к бытовому комфорту в каждой мелочи, плестись пешком от здания Управления домой в новых и не подходящих ему по размеру сапогах, Прошкин затруднился, но такой уж Баев человек, что понять его сложно!
25
Палату, где проходил лечение Александр Дмитриевич, переполняла атмосфера творческой работы и всеобщего энтузиазма. Позабыв личные пристрастия и раздоры, участники группы по превентивной контрпропаганде трудились над итоговым отчетом. Баев, перехватив на затылке медицинским бинтом удивительно сильно отросшие локоны, восседал на застеленной кровати, сложив ноги по-турецки и перегнувшись пополам, так что локти касались колен. Тающие лучи закатного солнца окрашивали его болезненно-бледные щеки в нежно-персиковый цвет и резвились золотистыми бликами на узорчатом шелке пижамы, отчего причудливым образом склоненный Александр Дмитриевич был больше похож на фарфоровую китайскую принцессу, чем на сотрудника органов внутренних дел. Если, конечно, допустить, что китайские принцессы умеют пользоваться пишущей машинкой, да еще и делать это таким виртуозным образом. С пугающей скоростью, недоступной простым смертным, Саша колотил сразу всеми пальцами по клавишам старомодного Ремингтона, установленного рядом с кроватью на белой больничной тумбочке. Иногда треск замирал: товарищ Баев согласовывал текст с Субботским или Корневым.
Алексей разложил географические атласы и прочие документы на второй кровати, покрытой только полосатым матрасом. А сам, вооружившись солидного вида лупой, линейками и штангенциркулями, производил свои исследования, используя другую тумбочку как табурет.
Единственный в палате хрупкий стул уступили руководителю группы — Владимиру Митрофановичу. Массивный Корнев, слегка покачиваясь на расшатанном предмете меблировки, изучал готовые странички с текстом, изредка делал поправки остро заточенным карандашом и возвращал их Баеву для перепечатки.
Деликатный доктор Борменталь вынужден был притулиться на подоконнике — рядышком с разложенными на газетке яблоками, бутербродами и полупустыми стаканами с водой. К отчетному документу группы ему было нечего добавить, и он развлекал себя чтением будущей книжки Гайдара.
Надо признаться, что эта несколько необычная рокировка в первый момент шокировала даже сравнительно подготовленного Прошкина, что уж говорить про нервозного нотариуса. Прошкин сразу взмок от скверных предчувствий. Ожидать можно было всякого. Но никак не того, что случилось в самом деле! Жестокая проза жизни превзошла самые мрачные прогнозы…
Евгений Аверьянович Мазур несколько раз обвел глазами примечательную картину, остановил взгляд сперва на густых блестящих локонах Баева, затем на солидной форме Корнева и наконец стал разглядывать Борменталя. Потом отвлеченно посмотрел в окно и пробормотал:
— Сколько внимания к моей скромной персоне. Хоть и наслышан об экстравагантных методах этой вашей организации — ОГПУ, или как там ее теперь называют, — но, право же, не заслужил. Единственное, чем я действительно смущен, так это тем, что вы, Георгий Владимирович, насколько я вас знаю, прямой и порядочный человек, участвуете в этом красном шабаше!