Де Лурье — если так действительно звали нотариуса — побледнел, казалось, стал стройнее и выше, пока слушал доктора, и со всей серьезностью возразил:
— Будь вы дворянином, я бы за такие речи с вами дуэлировал!
Борменталь продолжал все тем же горьковато-ироничным тоном:
— О, дуэли! Такое романтическое пристрастие! Александр Дмитриевич, я вам как большому ценителю старины хочу поведать одну поучительную историю. Будучи начинающим медиком, я пользовал некоего корнета, который едва не погиб на дуэли. Представьте себе, он фехтовал на эспадронах со студентом-гуманитарием, то ли историком, то ли географом, а может быть, даже востоковедом. Корнет почитал своего соперника легкой жертвой, не предполагая, что тот владеет оружием столь мастерски.
— Можно полюбопытствовать, что явилось причиной такого серьезного раздора? Благосклонность Шамаханской царицы? Или точность координат острова Врангеля? — в тон Борменталю спросил Саша.
— Счастье совершить путешествие к тайнам мироздания, если мне не изменяет память…
По всей видимости, Борменталь был серьезно настроен развивать дуэльную тему и дальше, но нотариус мужественно проигнорировал новое глумление над его святынями со стороны доктора, зато неожиданно зло осадил Баева:
— Коль скоро вы хотите принять участие в нашей дискуссии, принесите сперва пару кавалерийских сабель из вашей богатой семейной коллекции! Хотя я предпочел бы их вновь скрестить с вашим прославленным родителем… Благо покойник-комиссар далеко не из пролетариев происходил! Куда уж нам, пришлым французикам, пусть даже под таким гордым девизом, как «Покорители и стражи», с потомками думных бояр тягаться! Только едва ли ваш названый батюшка своей невообразимой гордыней и упрямством достойный пример для подражания вам, да и прочему юношеству, подавал!
Вот это новость. Прошкин, уже начавший приходить в себя после первого шока, снова чуть не съехал по дверному косяку на пол. Товарищ Деев, заслуженный комдив РККА, легендарный борец за торжество коммунистического равенства всех людей, без чинов и званий, дворянин? В голове у Прошкина тихо щелкнула какая-то потайная пружинка, и свет нового знания озарил могильный камень с надписью «Кавалер Ордена». И то правда: чтобы стать кавалером такого Ордена, нужно родиться дворянином как минимум в третьем колене… Вот, значит, какой бумаги не досчитался Саша в обнаруженной Прошкиным связке документов — дворянской грамоты приемного отца…
— С глубокой признательностью, — недобро улыбнулся Баев, и первостатейной чистоты аристократическая кровь прилила к его бледным щекам, — я давно не фехтовал! Тем более Дмитрий Алексеевич в собственном смысле не был комиссаром, то есть политическим работником или агитатором. Он был командующим дивизией, то есть, выражаясь вашим языком, строевым офицером!
— Офицеры носят погоны и командуют войсками, а не сбродом! Офицеры служат Родине и Государю, а не собственным амбициям! Офицеры понимают, что такое иерархия и дисциплина! — торжественно продекламировал штабс-ротмистр.
— Офицеры, сознающие силу приказа, не летят со своим эскадроном много километров без всякой стратегической надобности, чтобы свести давнишние личные счеты с другим вздорным юнцом! — снова присоединился к разговору Борменталь.
Бровь штабс-ротмистра от такого комментария опять стала подергиваться: похоже, упомянутое доктором недавнее лечение мало ему помогло…
— Борменталь, вы мещанин! Где уж вам понять, что такое честь дворянина и офицера!
При этих словах Прошкин вздохнул с облегчением: он всерьез начал опасаться, что хорошо осведомленный о юношеских проказах корнета де Лурье доктор еще один фон-барон, убежденный адепт князя Дракулы или тайный отпрыск герцога Альбы.
Корнев, который так и продолжал измерять шагами периметр комнаты, остановился у кровати — как раз между штабс-ротмистром и Баевым, оттащил Сашу от окна, отобрал у него сигареты и едва не силком засунул его под одеяло:
— Вам, Александр Дмитриевич, не то что фехтовать или курить, а даже с кровати подниматься, по мнению врачей, еще не время! Для пользы вашего же здоровья! — и продолжил, обращаясь уже к Борменталю: — Правильно я говорю, Георгий Владимирович?
Доктор кивнул, а Корнев продолжал:
— А каково ваше мнение, Георгий Владимирович, о состоянии товарища Мазура, раз уж вы его лечили… Я имею в виду его патологический интерес к личности некоего де Лурье. Евгений Аверьянович на государственной службе состоит! Может ли он отвечать за свои действия? Следует ли воспринимать его как человека вменяемого и адекватного?