Вернувшись в Нуайе, он рассказал о собрании Виктории и в заключение сказал:
— В общем, мы только посотрясали воздух!
Она ответила своим чистым, прозрачным смехом, который он ценил все больше с каждым днем, он, умевший только «ржать».
«Одну за другой мы узнали две удивительные новости, — писал наш летописец. — Во-первых, стало известно о приезде герцогини де Берри в Вандею. Во-вторых — шевалье женился.
„Мадам“, в результате непонятной сделки, тайно высадилась в Марселе, положившись на ложные уверения в немедленном и всеобщем восстании. Марсельцы остались спокойны, за исключением полусотни юнцов, которые были легко рассеяны герцогом д'Эскаром. Приближенные посоветовали ее высочеству немедленно уехать. Но она решила направиться в Вандею, все также в надежде на коварные обещания. Она помнила Вандею 1828 года и считала, что это ее последний шанс. Постоянно переодеваясь, с множеством приключений, часто героико-комических, она пересекла почти всю Францию. Путешествие устроил г-н Шаретт, перед этим рассказав о совещании в Ла Фетельере и интерпретировав его по-своему, исказил общее мнение. Это было не только неосмотрительно, но и безрассудно. „Мадам“ явилась к нам как снег на голову. Несмотря на полный провал своего плана в Марселе, она выражала уверенность в полной победе в Вандее. Своим волевым решением, ни с кем не посоветовавшись, может, только с безумным Шареттом, она назначила начало выступления на 24 мая. Накануне нас всех собрали у Меслиера, где, переодевшись в крестьянское платье, пряталась герцогиня. Наши аргументы, которые были высказаны решительно, хотя и с уважением к ее особе, не возымели никакого действия на герцогиню, поддерживаемую к тому же Шареттом и некоторыми нашими товарищами.
„Мадам“ представляла себе, что наши крестьяне, которыми она восхищалась так недавно, с оружием в руках легко разобьют „красные штаны“, а затем двинутся на Париж и свергнут короля-гражданина. Услышав наши возражения, шокированная нашим сопротивлением, огорченная нашими предостережениями, ее высочество топала ногами, как маленькая девочка, у которой отобрали ее любимую куклу. И Шаретт, бросая нам в лицо тряпочные сердца, кричал в неистовстве: „Может, это разбудит вашу память!“
Мы разъехались, не зная, не понимая, что же нам делать, оскорбленные ребяческими выходками принцессы и обвинениями Шаретта, однако, я должен в этом признаться, и немного очарованные ее решительностью и мужеством. Только чудом полицейские и армейские патрули Луи-Филиппа не схватили ее во время путешествия. Мы даже спрашивали себя: а не облегчит ли прибытие „Мадам“ в Вандею задачу правительства: можно легко выявить и сразу захватить всех недовольных режимом легитимистов. Все в этой печальной истории было неясным, двусмысленным и противоречивым.
Шевалье дю Ландро, который вопреки ожиданиям присоединился к сторонникам выступления, остался с ее высочеством наедине. Он был удостоен личной аудиенции».
— Мадам, я сейчас залаю, как верный пес.
Лицо «Мадам» расцвело в улыбке.
— Вы настоящий наш друг, господин дю Ландро? Вы поддерживаете нашего дорогого Шаретта? Скажите мне «да»!
— Нет, мадам! Я его не поддерживаю! Он действует неразумно, и я думаю, что он оказал вам плохую услугу, впутав в это дело, но я завидую его убежденности.
— Господин шевалье, разве можно что-нибудь предпринимать с камнем вместо сердца?
— Может быть, так оно и лучше. Разум должен контролировать желания.
— Ну что ж! Скажите мне ваше мнение, я вам приказываю!
— Ваша милость, я старый солдат, воевал в России, под Лейпцигом и во Франции.
— Я знаю ваш послужной список, шевалье.
— Это меня удивляет! Я не думал, что вы так осведомлены о моих заслугах.
— Если бы я их и не знала, вы мне о них напомнили бы.
— Нет, ваша милость. Я ничего не прошу и не нуждаюсь ни в чем, ни в орденах, ни в чинах. Время, когда эти безделушки доставляли мне удовольствие, уже прошло.
— Мне кажется, вы не до конца искренни.
— Мой военный опыт гораздо больше моих заслуг. Он может вам пригодиться.
— Я вас внимательно слушаю.
— Мадам, крестьяне Вандеи никогда, хотя вас в этом уверили, не пойдут на смерть ради вашего сына! Мы сможем поднять только некоторых стариков да сумасбродов, готовых ввязаться в любую авантюру.