Как бы то ни было, шевалье дю Ландро появился на свет именно в грозу, ноябрьским вечером 1787 года. Дата нашего повествования может вызвать у читателя недоуменный вопрос: «Почему автор не пишет о нашем времени, которое переполнено яркими событиями?» Конечно, среди наших современников нередко встречаются люди, чьи характеры имеют схожие черты с характером дю Ландро. Но они не живут так, как могли бы и хотели бы жить. Связанные жесткими правилами нашего лицемерного, ханжеского общества, они не могут стать тем, кем стал Ландро, и жить так, как он жил. Кроме того, время теперь летит так быстро, потрясения в обществе так часты, что скоро последние свидетели того образа жизни, самобытного, простого, смиренного и непритязательного, исчезнут. Уйдут даже те, кто, подобно мне, сохранил только смутные воспоминания о том времени. Вот почему у меня вызрела внутренняя необходимость нарисовать портрет этого в чем-то типичного человека из минувшей эпохи, неясная тоска по которой возрождается вновь и вновь то там, то здесь: на крутых дорогах Вандеи; под сырыми сводами каминов, в которых воет ветер; в настороженной тишине увитых плющом и поросших мхом покинутых человеческих жилищ, некогда наполненных шумом, песнями, смеющимися детьми, лошадьми и собаками; в тихих чащах лесов в час, когда поднимается туман, слетает в гнездо последний ворон и просыпаются для ночной охоты совы. Я хотел бы, поскольку еще не скоро будет написано об этом, попытаться материализовать этот фантом, вернуть его образу живую, трепещущую плоть.
«Я часто спрашиваю себя, — пишет все тот же летописец, — почему подобные люди появляются на земле? Неспособные принести счастье своим близким, они и сами несчастны. Как могут они жить с грузом постоянного страдания, раздирающего душу? Но мне кажется, что смятение, которое испытывал Ландро, было вызвано не столько душевной болью, сколько какой-то непостижимой яростью по отношению к жизни, смешанной с вызывающим отчаяние вопросом к окружающему миру. Однажды, когда он, по его грубому по-солдатски выражению, „распахнулся“ передо мной, дю Ландро сказал, словно пролаял: „Да! Ты знаешь, что такое радость жизни! У тебя есть жена, дети, дом! И тебе этого достаточно! А я? Ничто в этой жизни не приносит мне успокоения, ничто меня не привлекает. Какого черта я делаю на земле?“ И он снова скрылся за своей обычной маской, устыдившись нечаянно вырвавшегося откровенного признания. Его смех, больше похожий на ржание, чем на смех человека, поставил точку в этой неожиданной исповеди».
Итак, для своего рождения он выбрал момент, когда над Нуайе неистовствовала свирепая гроза! Небольшая усадьба казалась еще меньше и беззащитнее перед разгулом стихии! В этой части Вандеи грозы являют собой впечатляющее зрелище. Тучи, пришедшие с моря, встречаются здесь с тучами, зародившимися над холмами — старыми, разрушенными за миллионы лет дождями и ветрами горами. Воздушные вихри бросают вам в лицо свои черные, как сажа, бешено крутящиеся массы, неистово разрываемые на части. Раскаты грома, перекатываются над деревьями, листья которых дрожат и трепещут, как в лихорадке. Земля издает протяжные мрачные стоны под ударами небес. Птицы, застигнутые стихией в полете, падают замертво на залитые водой поля и застревают в перепутанных сетях из ветвей деревьев. По берегам прудов камыш сгибает свои крепкие, прямые стебли под непосильной тяжестью, и его рыжевато-коричневые бархатистые шишки склоняются почти до воды. Кипящий, истерзанный ударами молний пруд издает резкий, пронзительный, как у флейты, звук. Деревья на горизонте кажутся неясными призрачными силуэтами, сотрясающимися в конвульсиях. Запах насыщенного электричеством воздуха перехватывает дыхание. В зависимости от сезона эта вакханалия стихии может длиться часами. А самые свирепые грозы случаются зимой, тогда с небес одновременно бьют десятки молний.
В такую грозу и возвестил белому свету о своем рождении криком дю Ландро. Как раз в момент его появления сверкающий зигзаг молнии расколол трехсотлетний дуб, стоявший прямо перед господским домом. Затем, наткнувшись на склон горы Жюстис, возвышавшейся перед усадьбой, и оттолкнувшись от него, гроза ушла в другие края Вандеи. Но злобное ее ворчание не сразу стихло вдали, и, хотя мадам Ландро задыхалась в душной комнате, никто из прислуги, включая акушерку, не осмелился открыть окно и впустить в комнаты свежий воздух.