— Крылья в виде прямого креста: все спокойно! Косой крест: общий сбор! Наклон влево: тревога! Наклон вправо: синие ушли!
— Верно!
— Командир, а если он сказал наугад, чтобы узнать настоящий код?
— Не бойся. Он никому уже его не сообщит.
Форестьер посмотрел на самого молодого пленника:
— Почему ты все время стонешь?
— Я натер ноги.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать, господин. В нынешнее Рождество будет семнадцать.
— Ты еще помнишь о святых праздниках?
— Как же, надо ведь помнить и верить.
— Тогда сложи руки и молись, если можешь.
— Парень, — вступил усатый, — не слушай этого бандита. Этого защитника попов. Ты свободный человек, настоящий санкюлот, твердый, как кремень!
Но юноша, под взглядом Форестьера, покорно зашептал «Отче наш».
— Закончил?
— Да, господин.
Пламя выстрела осветило окрестности. Молодой солдат пошатнулся, его колени подогнулись, и с простреленной головой он распростерся на снегу.
— Он еще слишком молод, чтобы мучиться, — сказал Форестьер.
— Расстреляй нас! — закричал усач. — Я вижу, тебе очень хочется крови. Но советую тебе запомнить, что Республика победит. Она тебя раздавит!
— Поживем — увидим. А пока привяжите их к крыльям мельницы!
— К крыльям?
— Да, ребята. Достаточно крепко, чтобы они держались на них, но так, чтобы они опускались при каждом обороте колеса. Понятно?
— Да ты с ума сошел! Наши товарищи вернутся, они увидят!
— Я надеюсь!
Вскоре три человека, словно куклы, были прикручены веревками к крыльям мельницы, ногами к оси.
— Запускайте механизм, но сначала медленно, ребята. Потом мы увеличим скорость. Пусть господа ее прочувствуют.
Крылья мельниц начали медленно вращаться под напором ветра. Они то поднимали людей вверх, то бросали их к земле, а затем снова возносили к небу и опять несли их вниз.
— Сметите снег с земли под крыльями.
Оказавшись в очередной раз наверху, усатый солдат закричал:
— Смерть тиранам и бандитам! Да здравствует Республика!
— Хорошенько метите снег, чтобы осталась голая земля.
Люди подчинились, хотя казнь, придуманная командиром, их поразила. Их глаза с тревогой следили за безжалостным движением крыльев: вверх, вниз, вправо, влево.
— Быстрее! Установите механизм на максимальную скорость.
Поверхность крыльев со свистом разрезала воздух, деревянные шкивы и распорки издавали протяжный скрип. Крики жертв становились все пронзительнее и наконец перешли в жуткий вой.
— Будьте милосердны, — произнес один из разбойников, — прикончите их.
— Нет!
Стаи воронов кружились над мельницами. Какое для них веселье! Какой пир! Волосы одного из солдат, самого тяжелого, при очередном повороте коснулись земли.
— На колени ребята! Помолимся все же за спасение их душ.
Тридцать пар рук стали перебирать четки. Голоса забормотали молитвы, как будто они оказались в церкви. Форестьер также читал молитву. Солдаты сползали все ниже и ниже с каждым оборотом колеса. Наконец череп первого из них раскололся, встретившись с гранитом промерзшей земли. Маленький шевалье напрягся, наблюдая за этим зрелищем.
— Смерть тиранам! — закричал он.
И опять из его горла вырвался странный звук, похожий на ржание. Все перестали молиться и надели шляпы.
Было уже светло, когда отряд подошел к деревушке и усадьбе Ублоньер, сурово молчащий, похожий на стаю волков, идущую за своим вожаком, несущим маленького волчонка. Но инстинкт рода в нем еще не проснулся. По его телу пробегала крупная дрожь.
— Тебе холодно?
— Нет, господин.
— Ты дрожишь, как листок!
Неловко, рукой, которая на морозе опять начала кровоточить, он поднял меховой воротник. «Бог мой, он промерз, сидя на дереве, — думал он. — Мальчик провел на нем не менее двух часов. Трупы успели окоченеть. Да, по крайней мере, два часа».
Позади послышалось ворчание.
— Что вам не нравится?
— Мельницы, господин Форестьер. Слух об этом разнесется повсюду.
— И что?
— Будут говорить: они еще более жестоки, чем синие, настоящие лесные звери.
— Да, — проговорил седой крестьянин со шрамом через всю щеку, — да, это слишком! Наказать убийц, поджигателей и насильников — это правильно, но там, на мельницах, это больше, чем наказание. До сих пор я никогда не осуждал вас, командир, но эта смерть не для христиан!
— А смерть мадам Ландро, ее дочерей, прислуги?
— Это правда, но парни, привязанные к крыльям мельницы, как какие-то несчастные твари!.. Это останется на моей совести. Вы знаете, как я вас уважаю, но я покаюсь на исповеди!