— Как, можно ли вам принять? — сказал Диксмер. — Кажется, что можно. Все они истинные патриоты, как вы, а притом я только тогда поверю, что вы простили меня, когда вы отведаете моего хлеба и соли.
Женевьева молчала. Морис терзался.
— Я боюсь вас обеспокоить, гражданин, — проговорил молодой человек. — Этот наряд… само лицо мое… расстроенное…
Женевьева с робостью взглянула на него.
— Мы приглашаем вас от чистого сердца, — сказала она.
— С удовольствием, гражданка, — отвечал Морис, поклонившись.
— Так я пойду успокою наших собеседников, — сказал кожевенный заводчик. — Погрейтесь покамест, любезный друг. Жена, займи его!
Он вышел. Морис и Женевьева остались одни.
— Ах, сударь, — сказала молодая женщина, тщетно стараясь придать своему голосу выражение упрека. — Вы изменили вашему слову.
— Как, сударыня, — вскрикнул Морис, — я вас скомпрометировал? О, в таком случае, простите меня, я отсюда навсегда удалюсь.
— Боже мой, — вскрикнула она, вставая, — вы ранены в грудь, вся ваша рубашка в крови!
В самом деле, на тонкой и белой рубашке Мориса, составляющей такую разительную противоположность с его грубой одеждой, расплылось красное пятно, которое уже засохло.
— О, не беспокойтесь, сударыня, — сказал молодой человек. — Один из контрабандистов уколол меня кинжалом.
Женевьева побледнела и протянула ему руку.
— Простите меня, — проговорила она, — за все, что вам сделали. Вы мне спасли жизнь, а я чуть не стала причиной вашей смерти.
— Разве я не достаточно вознагражден тем, что отыскал вас? Надеюсь, вы ни минуты не думали, что я не вас, а кого-нибудь другого искал?
— Пойдемте со мной, — прервала Женевьева, — я вам дам чистое белье… Наши гости не должны вас видеть в таком положении… Это был бы для них слишком жестокий упрек.
— Я вам причиняю хлопоты, — со вздохом возразил Морис.
— Нисколько, я исполню долг.
И прибавила:
— И даже исполню его с удовольствием.
Тогда Женевьева отвела Мориса в просторную комнату, убранную с такой роскошью и вкусом, которых он не мог ожидать в доме кожевенного заводчика. Правда, что этот кожевенник казался миллионером.
Потом она растворила все шкафы.
— Возьмите все, что вам нужно, будьте как дома.
И она удалилась.
Когда Морис вошел, он нашел Диксмера, который уже возвратился.
— Идемте, идемте за стол, ожидают только вас.
IX. Ужин
Когда Морис вошел с Диксмером и Женевьевой в столовую, находившуюся в той части строения, куда привели его сначала, ужин уже был на столе, но зал еще был пуст.
Один за другим вошли шестеро мужчин.
Все они были приятной наружности, большей частью молоды, одеты по моде тогдашнего времени; двое или трое из них были даже в карманьолках и красных шапках.
Диксмер представил им Мориса, перечисляя все его звания и качества.
Потом обратился к Морису.
— Вы видите здесь, гражданин Лендэ, — сказал он, — всех помогающих мне в торговле. Благодаря временам, в которые мы живем, благодаря нынешним порядкам, при которых сравнялись все состояния, все мы живем как равные; каждый день обед и ужин соединяет нас здесь, и я очень рад, что вам угодно разделить с нами семейную трапезу. За стол, граждане, за стол…
— А гражданин Моран, — робко произнесла Женевьева, — разве мы не подождем его?
— В самом деле! — отвечал Диксмер. — Гражданин Моран, о котором я говорил вам, гражданин Лендэ, совладелец кожевни. На нем лежит вся нравственная часть дома, если так можно выразиться; он ведает делопроизводством, в его руках касса, проверка фактур, прием и передача денег; поэтому, из-за того, что занят больше всех, он иногда запаздывает. Но я велю ему сказать.
В эту минуту растворилась дверь, и вошел гражданин Моран.
Это был человек невысокого роста, черноволосый, с густыми бровями, в зеленых очках, которые обычно носят люди, утомившие зрение за работой. Очки эти скрывали черные глаза, но не препятствовали им сверкать. По первому произнесенному им слову Морис узнал тот тихий и вместе с тем повелительный голос, который постоянно держался кротких мер в смуте, жертвой которой он оказался. На нем была темного цвета одежда с большими пуговицами, белый шелковый жилет, во время ужина он все время поправлял очень тонкие манжеты рубашки рукой, белизне и нежности которой удивлялся Морис, конечно же, потому, что она принадлежала торговцу юфтяным товаром.
Сели за стол. Гражданин Моран поместился по правую, а Морис по левую сторону Женевьевы. Диксмер сел напротив жены; прочие собеседники расселись как попало за продолговатый стол.