Таким образом, благодаря своей осторожности, никем не замеченная, она пробежала часть улицы Сент-Онорэ и вдруг, повернув на улицу Гренель, наткнулась не на патруль, а на компанию храбрых волонтеров, отобедавших на хлебном рынке, патриотизм которых был возбужден бесчисленными тостами, поднятыми в честь будущих побед.
Бедная женщина, вскрикнув, попыталась скрыться в улицу дю Кок.
— Эй, эй, гражданка! — вскрикнул начальник волонтеров. Чувствовать над собою власть стало врожденной привычкой. Поэтому даже эти свирепые люди избрали себе начальника.
— Эй, куда ты?
Женщина, не отвечая, продолжала бежать.
— Готовься! — закричал начальник. — Это переодетый мужчина! Какой-нибудь скрывающийся аристократ!
Стук двух или трех ружей, беспорядочно, неумело вскинутых дрожащими руками, дал понять женщине о готовности выполнить роковую команду.
— Нет, нет! — вскричала она, тут же остановилась и пошла назад. — Нет, гражданин, ты ошибаешься, я не мужчина.
— Ну, так слушайся команды, — сказал начальник, — и говори правду. Куда ты так летишь, ночная красавица?
— Никуда, гражданин, я иду домой.
— А, ты идешь домой?
— Да.
— Для порядочной женщины поздненько возвращаешься, гражданка.
— Я иду от больной родственницы.
— Бедная кошечка, — сказал начальник, сделав такое движение рукой, что испуганная женщина отскочила. — А где ваш пропуск?
— Мой пропуск? Какой, гражданин? Что ты этим хочешь сказать и чего требуешь?
— Разве ты не читала постановление?
— Нет.
— Ну, так ты слышала, как его оглашали?
— Тоже нет! Что в этом постановлении, боже мой?
— Начать с того, что говорят не «боже мой», а «Верховное существо».
— Виновата, ошиблась. Это по старой привычке.
— Привычка аристократов.
— Постараюсь исправиться, гражданин. Но ты говорил?..
— Я говорил, что постановлением Коммуны запрещено после десяти часов вечера выходить со двора без пропуска. При тебе ли он?
— Нет.
— Ты его забыла у своей родственницы?
— Я не знала, что надо иметь этот пропуск при себе.
— Ну, так пойдем до первого караула, там ты приветливо объяснишься с капитаном, и если он останется доволен тобой, то прикажет двум солдатам проводить тебя до твоего дома, а не то оставит при себе, пока наведут подробные справки. Ну, живо, налево кругом, шагом марш!
Судя по боязливому восклицанию арестованной, начальник добровольцев понял, что бедной женщине эта мера показалась ужасной.
— Ого-го! — сказал он. — Я уверен, что в наших руках какая-то знатная дичь! Ну, ну, вперед, моя красавица!
Начальник схватил арестованную под руку, невзирая на жалобные крики и слезы, и повлек к караулу дворца Эгалитэ.
Конвой уже находился недалеко от заставы Сержан, как вдруг молодой, высокого роста мужчина, закутанный в плащ, вышел на улицу Круа де Птишан в ту самую минуту, когда арестованная пыталась вымолить свободу. Но начальник волонтеров беспощадно тащил свою жертву, не внимая ее словам. Женщина вскрикнула, и в этом крике отразились страх и страдание.
Молодой человек увидел эту борьбу, услышал вопль, мигом перешел с одной стороны улицы на другую и очутился перед небольшим отрядом.
— Что вы делаете с этой женщиной? — спросил он того, который казался начальником.
— Прежде чем допрашивать меня, займись-ка лучше своим делом. Это тебя не касается.
— Кто эта женщина, гражданин, и чего вы от нее хотите? — повторил молодой человек с повелительной интонацией.
— Да ты-то сам кто, чтоб нас допрашивать?
Молодой человек отвернул с плеча плащ и показал блестящие эполеты на военном мундире.
— Я офицер, — сказал он, — как видишь.
— Офицер… чего?
— Гражданской гвардии.
— Ну и что? Нам-то что до нее? — отвечал один из волонтеров. — Зачем нам знать офицеров гражданской гвардии?
— Что он мелет? — спросил другой, растягивая слова, как это делают простолюдины, когда начинают сердиться.
— Он говорит, — парировал молодой человек, — что ежели эполеты не заставят уважать офицера, то сабля заставит уважать эполеты.
И неизвестный защитник молодой женщины, отступив на шаг и высвободив из-под складок плаща широкую и надежную пехотную саблю, блеснул ею при свете фонаря, потом быстрым движением, показавшим привычку обращаться с оружием, схватил начальника волонтеров за ворот карманьолки и, приставив острие сабли к его горлу, сказал:
— Теперь поговорим, как два добрых приятеля.
— Да, гражданин, — сказал начальник волонтеров, пытаясь освободиться.