— Вот мы, кажется, и в вашем квартале, — сказал Морис, ступив на набережную Сен-Бернар.
— Да, гражданин, — сказала незнакомка, — и здесь больше всего нужна ваша помощь.
— Странно, сударыня, вы мне приказывете быть скромным, а между тем все делаете, чтобы возбудить мое любопытство. Это невеликодушно. Удостойте меня хоть малейшего доверия. Я, кажется, заслужил его. Не окажете ли вы мне честь сказать, с кем я говорю?
— Вы говорите, сударь, — подхватила незнакомка, улыбаясь, — с женщиной, избавленной вами от величайшей опасности, которой она когда-либо подвергалась, с женщиной, которая на всю жизнь останется вам признательной.
— Это слишком много, сударыня. Я не заслуживаю столь продолжительной благодарности; довольно бы одного мгновения, за которое вы произнесли бы ваше имя.
— Невозможно.
— Но вы бы назвали его первому офицеру, которому вас сдали бы под стражу.
— Никогда! — вскрикнула незнакомка.
— Тогда вас отправили бы в тюрьму.
— Я готова на все.
— Но тюрьма в нынешние времена…
— Эшафот, я это знаю.
— И вы предпочли бы эшафот?
— Измене… Сказать свое имя — значит изменить!
— Не говорил ли я вам, что вы меня… республиканца, заставляете разыгрывать странную роль.
— Вы играете роль великодушного человека. Вы подаете руку помощи обиженной женщине, не презирая ее, хотя она простого звания. А так как она снова могла подвергнуться оскорблению, вы провожаете ее домой в одну из самых запустелых частей города и тем спасаете от гибели. Вот и все.
— Да, вы были бы правы, и я мог бы вам поверить, если бы не видел вас, не говорил бы с вами. Но ваша красота, ваша речь выдают знатную женщину; эта знатность, несовместимая с вашим одеянием, с этим нищенским кварталом, даже само ваше путешествие в эти часы заставляют меня подозревать тайну… Вы молчите… Не станем более говорить об этом. Далеко ли нам до вашего дома, сударыня?
В это время они вступали с улицы Сены на улицу Фоссэ-сен-Виктор.
— Видите ли это небольшое черное строение? — сказала незнакомка, указывая рукой на один из домов за забором Ботанического сада. — Там вы меня оставите.
— Слушаю, сударыня, приказывайте, я здесь для того, чтобы вам повиноваться.
— Вы сердитесь?
— Нисколько. Впрочем, что вам до того?
— Для меня это очень важно, у меня к вам еще одна просьба?
— Какая?
— Я желаю проститься с вами со всей искренностью и добросердечием… проститься как с другом.
— Проститься как с другом много чести для меня, сударыня. Странен тот друг, который не знает имени своего друга и от которого этот друг скрывает, где он живет, конечно, чтобы избежать скуки новой встречи.
Молодая женщина опустила голову и ни слова не ответила.
— Впрочем, сударыня, — продолжал Морис, — если я коснулся какой-то тайны, не сетуйте на меня, я ее не искал.
— Вот мы и пришли, сударь, — сказала незнакомка.
Они находились против старой улицы Сен-Жак, окаймленной высокими черными домами, уходили в глубину темные аллеи и переулки, занятые кожевниками и их мастерскими. Здесь рядом протекает небольшая речка Бевр.
— Здесь? — спросил Морис. — Как, вы здесь живете?
— Да.
— Не может быть!
— Однако это так. Прощайте! Прощайте, мой храбрый кавалер. Прощайте, мой великодушный защитник!
— По крайней мере, скажите ради моего спокойствия, что вам уже более не угрожает опасность!
— Нет, не угрожает.
— Тогда я удаляюсь.
И, отступив на два шага, Морис холодно поклонился.
Незнакомка не трогалась с места.
— Однако я не желаю так расстаться с вами, — сказала она. — Гражданин Морис, вашу руку.
Морис протянул ее и тотчас почувствовал, что молодая женщина надевает перстень на его палец.
— Ого-го, гражданка, что вы делаете? Вы не замечаете, что теряете один из своих перстней.
— О, сударь, — сказала она, — это дурно с вашей стороны.
— Мне как раз еще не хватало порока — быть неблагодарным, сударыня?
— Послушайте, умоляю вас, сударь… друг мой. Не расставайтесь со мной так холодно. Скажите, что вы хотите, что вам надо?
— Какой платы, не так ли? — скрепя сердце произнес молодой человек.
— Нет, — сказала незнакомка с очаровательным выражением, — нет, чтобы вы простили тайну, которую я вынуждена сохранить.
Морис, видя в темноте отблеск ее прекрасных глаз, увлажненных слезами, чувствуя в своей руке ее трепещущую, горячую ладонь, слыша звуки почти молитвенно звучавшего голоса, вдруг сменил гнев на чувство восторга.
— Что мне нужно? — вскричал он. — Мне нужно еще и еще видеть вас.