— Я не хочу неприятностей. Хочу только отправить эту телеграмму моему начальнику в Пентагон. А можно написать вместо «набрехали» «наврали»? — Я в последний раз затянулся сигаретой, бросил окурок на пол и затоптал.
Лицо старика расплылось у меня перед глазами. Наркотик сильно действовал: мальчик на берегу смотрел на меня полными ужаса глазами. Я опустил отяжелевшие веки. Издалека доносился голос телеграфиста, эхом отражавшийся от стен. Его тон был мягким.
— Ты накурился, сынок. Иди-ка лучше к себе в гостиницу и проспись. Я буду здесь завтра.
Я поглядел на него из-под полуопущенных век.
— Вы мне не верите? Вот посмотрите.
Я пошарил в нагрудном кармане гимнастерки, вытащил измятую телеграмму Пентагона, расправил ее и положил на конторку.
Пока он читал, передо мной пробегали другие страшные образы. Я недостаточно накурился. Бедный, простодушный старикан протянул мне телеграмму.
— Это большая честь, сынок. Я не знаю, что тебя тревожит, но ты не должен отправлять телеграмму в таком виде. Поди проспись, сынок. Приходи завтра утром. Я буду здесь. Мы ее напишем приличным языком. Договорились, сынок?
— Договорились.
Я взял назад телеграмму и попытался засунуть ее в карман. Он мне помог. Я видел, как он разорвал мой телеграфный бланк.
— Нельзя говорить «набрехали». Это противозаконно, да?
Он кивнул.
— Ты не хотел так сказать. Ты просто устал.
— Да. Я ужасно устал. Откуда вы знаете, что я остановился у «христиан»?
— Там останавливаются все солдаты. Они там живут все время.
— И посылают телеграммы в Пентагон? — спросил я, борясь с усталостью.
— Нет, ты первый. Большинство просто просит родных прислать денег на жизнь. Как будто они не могут вернуться домой. Эта война что-то с ними делает. Уж ты это знаешь.
— Да, я это знаю.
— Приходи завтра утром, сынок. Мы пошлем телеграмму как полагается, хорошо?
— Хорошо, папаша..
Я устало улыбнулся ему, и он с большим облегчением улыбнулся мне в ответ.
Я вышел и, спотыкаясь, побрел в свою комнату, где, не раздеваясь, рухнул на постель и уснул крепким сном.
Утром я проснулся отдохнувший и голодный. Съев обильный завтрак в соседнем кафе, я отправился в контору Западного союза. Старика там не оказалось. На его месте сидела молодая женщина и жевала резинку. Я отпечатал телеграмму и подал ей. Она, прочла телеграмму один раз, потом другой, подсчитывая слова. Вот что она прочла:
«Министру обороны.
Пентагон,
Вашингтон, федеральный округ Колумбия.
Поражен неожиданным признанием моих боевых заслуг. Буду присутствовать церемонии Белом доме один. У меня нет семьи. Мой адрес на время отпуска: Слоун, ХСМА, 34-я улица, Нью-Йорк. Спасибо.
С почтением
Рядовой Дэвид Гласс,
Армия США».
— Были во Вьетнаме, да?
— Угу.
— Трудно, а?
— Угу.
— Срочная телеграмма будет стоить шесть семьдесят пять, ночная — два пятьдесят.
— Пошлите срочную. — Я вручил ей десятидолларовую бумажку, и она дала мне сдачи.
Женщина уселась за телетайп и начала отстукивать мой ответ. С минуту я следил, потом прервал ее:
— Скажите, где тот старик, который был здесь вчера вечером?
— Он в вечерней смене. Приходит в четыре.
— Не окажете ли мне одну услугу?
— Конечно, если смогу.
— Когда он придет, покажите ему мою телеграмму. Хорошо? Он поймет.
— Обязательно.
Я оставил ее допечатывать телеграмму и вышел в теплое летнее утро Я испытывал разочарование и облегчение.
Чем объяснить, что я принял честь, оказанную мне Белым домом? Это довольно просто. Прежде чем отправить утром телеграмму, я обдумал несколько ядовитых ответов, хотя ни один из них не был таким оскорбительным, как написанный под влиянием травки, который отказался отправить старый телеграфист.
1) В ваши сведения вкралась ошибка. Я не уничтожал пулемета противника и не убивал четырех солдат. Возможно, эта заслуга принадлежит другому рядовому Дэвиду Глассу, числящемуся в ваших списках, и я не могу принять эту награду. (Я не верил, что в армии США во Вьетнаме есть другой рядовой Дэвид Гласс.)
2) Прошу пересмотреть представление к этой высокой награде. Не припоминаю, чтобы я участвовал в приведенном вами эпизоде. (Чепуха!)
3) Я не герой вашей войны. Я не верю в вашу войну. Я не могу… (ФБР сцапает меня через десять секунд.)
Я снова перечитал телеграмму Пентагона, и мой гнев утих. В конце концов, меня привлекала и волновала сама ее нелепость, а также возможность встречи с президентом. Ведь он тот самый человек, который несет главную ответственность за этот год моей жизни. Я рассматривал себя как жертву неизбежности и с этим чувством отправился в Белый дом.