Маэстро сидел на высокой табуретке, облокотившись левой рукой на стойку, и болтал обутыми в римские сандалии ногами. Три пустых стакана перед ним говорили о том, что даром время он не терял.
— Привет, что будешь пить? — спросил я, усаживаясь напротив и принюхиваясь к парам, витавшим над стаканами. — Понятно — виски... — Я сделал бармену знак. — Еще пару.
Стаканы приплыли к нам с противоположного конца стойки.
— Как поживает произведение искусства? — спросил я.
— А что ему сделается? — пожал плечами маэстро и бросил взгляд на часы. — Через полчаса начнется вечерний сеанс. Для внутреннего, так сказать, пользования. Туда, в ресторан, выходит еще одно стекло.
Я прикрыл глаза, восстанавливая в памяти антураж выставочной колбы, в которой сидела подопытная мышка. Да, задняя стенка тесного помещения была забрана широкими жалюзи. Понятно. Когда зал начинает заполняться публикой, этот железный занавес поднимается, и люди, потребляя ужин, могут наблюдать за тем, что происходит за стеклом.
Не думаю, что они видят нечто интересное. Возможно, мышка читает, лежа на кровати. Или принимает душ. Или ест. Или просто смотрит сквозь стекло в зал — на то, как едят другие.
— Мне надо с этой девочкой переговорить.
Маэстро поднял на меня изумленный взгляд и покачнулся на табуретке.
— Да вы что!.. Туда — особенно вечером — доступ закрыт.
Ах да. Одиночество женщины. Таковы законы жанра.
— Я мигом. Это не нарушит таинство твоей инсталляции.
— И речи быть не может.
Я сполз с табуретки, окинул собеседника взглядом: рыжие сандалии из тонкой мягкой кожи, просторные, сливочного оттенка брюки, прикрытые ниспадавшим до колен балахоном. Ткань легкая, типично летняя, это облегчает дело. Равно как и то, что он сидит вполоборота ко мне, широко расставив ноги.
Туда, между ног, я и протянул руку — так сдавил его мошонку, что маэстро, тонко и протяжно взвыв, распахнул рот, а водянистые его глаза налились кровью.
Перипетии мирной беседы от внимания бармена не ускользнули. Бросив протирочную тряпку, он приблизился к нам и деликатно склонил к плечу обрызганную сединой голову.
— Я могу помочь? — бархатным баритоном осведомился он.
— Да. Скажите, из бара можно сделать заказ на кухню?
— Вполне.
— Что вы скажете о свежей, парной зайчатине?
—Ну... Это дело вкуса.
— Да, — кивнул я, глядя в перекошенное гримасой боли лицо маэстро, — конечно, дело вкуса. Видите ли, я в этом кое-что смыслю. По той причине, что зайчатина входит в мой рацион. Так вот, знаете, что в этой дичи самое-самое?
— Грудка?
— Нет, — мотнул я головой и напряг кулак. — Это заячьи яйца. Будьте добры, дайте тарелку. Сейчас я положу в нее пару свежайших яиц, а вы отнесете этот полуфабрикат на кухню и попросите повара отварить их.
— С удовольствием! — бармен выставил на стол тарелочку, сухая улыбка тронула его губы.
Как видно, работник барной стойки был не в восторге от маэстро, который сидит тут целыми днями и опустошает на дармовщинку его запасы дорогого виски. Иначе трудно было объяснить, почему бармен не вызвал охрану, а, напротив, с иезуитским выражением на лице наблюдал за экзекуцией.
— Ну все, все... — с трудом вытолкнул из побелевшего рта маэстро. — Надо так надо. Бери ключ, псих. Тут он, в кармане.
Я ослабил хватку, достал из нагрудного кармана его балахона ключ, подбросил на ладони и пошел к выходу из бара.
Мышиную норку освещали, тщательно прорисовывая детали обстановки, люминесцентные лампы, сплошным, приглушенно гудящим поясом охватывающие стены под самым потолком.
Она лежала на кровати, подперев щеку ладонью, и читала.
— Здравствуй, — сказал я, опускаясь на табуретку. — Твой отец... Он вернулся. И передает тебе привет.
Она вздрогнула, села на кровати, подтянула колени к груди и, плотно обхватив их руками, застыла в напряженной позе.
— Господи, — чуть слышно выдохнула она, — он же убьет меня. Если узнает... Если найдет и увидит...
— Да вряд ли найдет... Как?
— Ты его не знаешь... Найдет.
Все может быть, подумал я, на то он и следопыт.
— А почему ты здесь, если не секрет? — спросил я, вертя головой.
— Да нет...
В самом деле не секрет: кое-как ей удалось выкарабкаться из той "загранкомандировки". Ее, как и Ласточку, потихоньку начали приучать к наркотикам. Просто ей повезло больше — удалось сбежать через полгода, добраться до нашего консульства. Вернулась, устроилась учительницей танцев в Центре детского творчества, который размещался в бывшем Дворце пионеров. Хороший Центр, отличный концертный зал, спортзал, бассейн. Но его недавно закрыли, всех сотрудников разогнали. Теперь там, после перестройки, будет закрытый релакс-клуб. Понятное дело, для богатой публики. А здесь, за стеклом, хоть какие-то деньги... До окончания контракта осталась неделя.