— А кто ты? — спросила она.
Я рассказал.
— Как Ванечка?
Я рассказал.
— Господи... — Она шмыгнула носом и заплакала.
Я молчал, не зная, куда девать руки, наконец нашел им применение, нащупав в кармане пиджака сигаретную пачку, вынул ее, повертел в пальцах. Она кивнула: кури.
— Как ты попала?.. Ну туда.
— Да как... Обычно. Увидела рекламку в газете, позвонила. Приятный мужской голос предложил рассказать о себе. Рассказала. Он ответил: ого, как это мило, вы нам подходите, заходите. Правда, генерального директора фирмы, Леонида Ефимовича, сейчас нет на месте, он в отъезде, как раз там, в Греции, но это не беда. Я подхватилась и пришла.
Она умолкла, прикрыв глаза. Пальцы ее, теребящие носовой платок, мелко подрагивали.
— Не хочешь — не рассказывай... — Я погладил ее по голове.
— Да нет, почему... — Она встряхнулась и, глядя сквозь меня, продолжала; — Фирма располагалась в одном из сталинских домов на Садовом, неподалеку от Калининского проспекта, вход со двора... Козырек над лесенкой в подвальное помещение, черная железная дверь... Меня это не особенно удивило — в те времена все фирмы ютились по подвалам, не то что теперь... Ну вот, вошла, внутри там все здорово было отделано: стены обшиты светлым пластиком, компьютер в приемной, мягкая кожаная мебель, ковровое покрытие на полу, кондиционер прохладно дышит — словом, очень солидно. Принял меня такой импозантный дядечка. Твидовый пиджак, рубашка без галстука, шейный платок, перстень с камнем на пальце — типичная наружность импресарио. Ах, как это мило, что вы нашли время. Давайте заключим быстренько договор, а детали обсудим...
Она поморщилась, массируя пальцами виски.
— Обсудим... Как-то он странно выразился... Обсудим — то ли априори, то ли...
Я напрягся и, подавшись вперед, опустил руку на ее плечо:
— Лиза, еще разок. Может быть, он сказал "обсудим a posteriore"?
— Похоже... А что это значит?
— Это из латыни. А значит — задним числом.
Незажженная сигарета, которую я вертел в пальцах, сломалась, табак просыпался в ладонь.
— Лиза, — тихо сказал я, — была ведь еще одна деталь... У него такие беспокойные пальцы, да? И он во время разговора постоянно теребит свой роскошный перстень, покручивает его на пальце, да?
— Именно так... Ты его знаешь?
Еще бы. Всего несколько дней назад мы с ним сидели в роскошном офисе в двух шагах отсюда и обсуждали кое-какие дела под присмотром бронзовой птицы на столе, и он по привычке обронил эту фразу: детали обсудим a posteriore.
Я несколькими штрихами набросал портрет моего партнера по тем переговорам. Она энергично кивнула:
— Да, похоже... Ну вот. Он передал мои паспортные данные секретарше. Та быстро вернулась с договором на фирменном бланке, опять-таки очень солидном, с такой красивой шапкой: логотип, фирменные реквизиты... Он поставил штришок рядом с фамилией генерального директора: мол, распишусь сам, пока шеф в отъезде, у меня есть право подписи. Они быстро оформили выездные документы, а потом... Ой, что это с вами? — прохладными пальцами она схватила меня за руку.
— Сафьяновая папка Модеста... — тихо произнес я.
— Что? — спросила она.
— Нет, Лиза, ничего.
Ничего, за исключением того, что такой бланк договора я видел год назад, когда унес из разгромленного дома учителя его сафьяновую папку. А потом, заглянув в нее, испытал чувство крайней неловкости. Это были очень личные письма — какой-то женщины к Модесту, — а на дне, под этим эпистолярием, лежал похожий бланк: изящная шапка с логотипом, выходные данные фирмы, а под ней крупный заголовок — "Договор".
— Все, Лиза, пока. Мне пора на охоту...
Вернувшись в бар, я нашел маэстро дремлющим за столиком в темном углу. Я сунул ему в карман ключ, подошел к стойке и попросил бармена налить мне немного водки.
— Так вы раздумали делать заказ? — вежливо осведомился он.
— Нет. Он остается в силе. Хотя и с некоторыми поправками — касательно исходного продукта.
— Вот как? — усмехнулся бармен.
— Да. Это будут утиные яйца.
...Сафьяновую папку я нашел там, куда сунул год назад, — в шкафу, на верхней полке, под старыми лыжными свитерами.
Присел к столу, открыл. Аккуратно отложил стопку писем в сторону. На самом дне, словно надежно похороненный под слоем прошлого времени, лежал этот лист бумаги.