Люди недоумевали. Почему вдруг без суда и следствия арестовывают администраторов, назначенных революционной властью лишь месяц назад? В чем они виноваты? И неужели все?..
Эти вопросы задавались на экстренном заседании Народного общества. Наблюдательный комитет делегировал мэра Моне для переговоров с народными представителями.
…Сен-Жюст, истомленный бессонной ночью, лежал на диване, отвернувшись к стене. Когда вошел Моне, он даже не повернул головы. Леба поздоровался с мэром и тотчас вышел из комнаты.
Моне чувствовал себя неловко. Его не пригласили сесть, с ним явно не собирались разговаривать. Он все же задал вопрос:
— Что произошло, граждане, чем вызван ваш странный приказ?
Ответа не последовало. Мэр повысил голос:
— Я пришел не как частное лицо. Меня уполномочило Народное общество. Мы имеем право на объяснение.
— Бросьте толковать о правах, — пробурчал Сен-Жюст. — Сейчас не время для объяснений. Народному обществу мы напишем сами.
Мэр не сдавался.
— И все же я желал бы знать, хоть в общих чертах, в чем дело?
Сен-Жюст приподнялся и с холодной яростью посмотрел на Моне.
— В общих чертах? Ладно. Запомни простую истину: когда хочешь найти в куче мусора мелкий предмет, ворошишь всю кучу. Понял? Вот тебе «в общих чертах».
— Понял, — ответил мэр. Он и правда понял, что дальнейшие расспросы бесполезны. Единственное, чего он добился, — не без содействия Леба — это выговорил ещё несколько имен, в том числе Юнга, из списка подлежавших аресту.
Днем прибежал Дьеш. Лицо его было краснее обычного.
— Уже успел нализаться? — спросил Сен-Жюст.
Комендант сорвался.
— А вы бы на моем месте, гражданин комиссар…
— Я никогда не буду на вашем месте, — высокомерно прервал его Сен-Жюст. — Но хватит излияний, говорите дело.
— Трудно мне, гражданин народный представитель. Одолевают жены, плачут дети. Все вопят о невиновности, молят о снисхождении…
— Стыдно, генерал. Не думал услышать от вас подобные речи. А ну подтянитесь!
Дьеш подтянулся. Он сообщил, что реквизировал четыре дилижанса, куда надеется запихнуть арестованных. К ночи можно будет трогаться.
— Вот это дело. Но я вижу, вы что-то мнетесь. Что там еще?
— Гражданин комиссар, арестованные просят, чтобы им дали дня два на сборы и приведение в порядок личных дел…
Сен-Жюст помрачнел.
— Вы читали приказ? Завтра к восьми, и никаких исключений!
Но тут не выдержал Леба.
— Флорель, дорогой, будем человечными! Среди них и невиновные!
Сен-Жюст рассеянно посмотрел на Филиппа. Потом сказал:
— Вы слышали, генерал? Мы не каннибалы. С арестованными обращаться человечно. Человечно, вам ясно, генерал?..
— Теперь остается выполнить обещание, данное армии, — заметил Сен-Жюст своему другу, — наказать предателей. Причем здесь нам не придется прибегать к столь массовым мерам.
— Кто-то есть на примете? — с сомнением спросил Леба.
— У тебя скверная память: не далее как вчера ты лично подписал ордер на арест главного администратора по снабжению Жана Каблеса.
— Помню это имя. Но в чем же вина бедного Жана Каблеса?
— Он далеко не бедный. Благодаря своим махинациям этот вор стал, надо полагать, одним из богатейших людей Страсбурга.
Дело Жана-Дидье Каблеса, проходившее в середине брюмера, всполошило Страсбург и весь департамент Нижний Рейн. Каблес был одним из главных администраторов по снабжению армии, занимал второе место после Бантаболя, генерального директора военного интендантства. Со дня прибытия в Страсбург Сен-Жюст с неослабным вниманием следил за деятельностью интендантства. «Мы не перестаем, — писал он в Комитет, — действовать для снабжения продовольствием столицы Эльзаса. Мы надеемся ее обеспечить, но хозяйственные службы армии сеют тысячи злоупотреблений; чтобы покончить с этим, мы думаем создать особую комиссию». Комиссия была создана тут же по приезде в Страсбург; в нее вошли Тюилье и Гато.
— Дайте почувствовать взяточникам, что жизнь их находится под угрозой! — внушал Сен-Жюст своим помощникам.
Впрочем, особенных внушений не требовалось. Тюилье и Гато отнеслись к делу с подобающей серьезностью и 12 брюмера подготовили объемистый доклад. Главным героем оказался Каблес; он был немедленно арестован. На следующий день к нему присоединили еще 14 человек, в том числе и самого генерального директора Бантаболя…
Обвинение, предъявленное арестованным, уличало их в нарушении закона о максимуме, в саботаже и обворовывании солдат. Каблес защищался как лев. Однако по указанию Сен-Жюста, изучившего доклад Тюилье и Гато, этот администратор сразу же был выделен как главный преступник, которому надлежало расплатиться жизнью за хищения.