Это произошло в конце нивоза, вскоре после ареста Фабра. Он сидел у себя в номере и записывал случайные мысли. Короткий зимний день был на исходе. Внезапно он бросил перо. Какое-то неясное волнение охватило его. И тогда раздался стук в дверь. Стучали неназойливо, тихо. Он узнал этот стук. Он сразу понял, кто стоит по ту сторону двери. И прежде чем подняться, чтобы открыть, помедлил.
Значит, все-таки пришла. Он ждал ее, он ходил к отелю «Тюильри» и дежурил перед входом. Но это было давно. Полгода назад. А может, год. А может, сто лет. Но зачем же пришла она? И именно теперь. Нет, не год и не полгода назад, а именно теперь…
Стук повторился. Это был даже не стук; это было нечто, напоминающее легкое поскребывание, — так всегда стучала она. Вероятно, так скребется кошка, стремящаяся попасть домой. Говорят, кошки чувствуют, когда умер хозяин… Впрочем, нет, это говорят о собаках. У него никогда не было ни кошки, ни собаки, и он не мог понять Робеспьера с его Броуном…
Он еще помедлил. Но интуиция подсказала, что в третий раз она не постучит.
И тогда он встал, чтобы открыть.
…Она совсем не изменилась, и волосы ее были такими же золотыми и мягкими, как раньше. Нет, он не дотронулся до ее волос, но он знал, что они такие же мягкие, как раньше, там, в Блеранкуре… Они долго смотрели друг на друга, ничего не говоря; потом он взял ее за руки и повел в комнату, в свой гадкий, неуютный номер.
— Почему ты так долго не писала? — спросил он, и свой голос показался ему неестественным и чужим; и ему стало страшно, что ей он тоже покажется чужим и неестественным.
Но она ничего не ответила; она улыбалась и не произносила ни слова.
— Любишь ли ты меня еще? — спросил он и удивился себе, зачем спросил это.
Но она опять не ответила. Она приникла к нему, и он почувствовал, что волосы ее действительно мягкие и пахнут так же, как тогда, там, в Блеранкуре.
«…Чтобы быть счастливым с женщиной, нужно сделать ее счастливой, не давая ей этого почувствовать…»
Он охватил ее рукой и осязал тепло ее тела, и голова его закружилась. Он ввел ее в свой гадкий, неуютный номер и остановился, держа ее за руку.
— Вот видишь, как у меня, — сказал он неизвестно зачем; потом добавил: — Я ведь ходил к твоему отелю, желая увидеть тебя.
Она кивнула и продолжала улыбаться.
— Чем же разомкну я уста твои? — сказал он, целуя ее и увлекая к кушетке.
Она доверчиво поддалась ему.
Он сел и посадил ее рядом.
Она припала к груди его, просунула руки под его рубашку и, обняв его, стала гладить нежно и страстно, как умела только она.
Он хотел все сделать красиво, как делал некогда с нею, но теперь он утратил это умение и стал действовать грубо и нетерпеливо. Но она, казалось, не замечала этого, она удвоила свои ласки, вынуждая его отвечать.
Он был уже в ином мире, далеком от всех его мыслей, дел и забот. Он плыл по широкой реке, нет, по необъятному морю, и могучий прилив увлекал его на самый гребень волны. Но отлив начался раньше, нежели волна прилива достигла вершины. Он действовал по инерции, но у же в ласках ее не ощущал блаженства, а лишь одну суетливость, и эта суетливость становилась ему неприятна, и он силился избежать ее…
«…Оставь ее абсолютно свободной… Если хочешь сделать женщину счастливой, предоставь ее самой себе…»
…Он предоставил ее самой себе, но отнюдь не был уверен, что сделал ее счастливой. Она ничего не понимала и смотрела на него молящим взглядом. Потом стала плакать.
Он уселся, поправил свой костюм и сидел молча. Потом сказал:
— Почему ты не написала мне, не предупредила письмом, что придешь?
— Теперь это уже не имеет значения, — сквозь слезы ответила она, и он впервые услышал ее голос.
Но он настаивал на ответе, и она сказала:
— Я не писала тебе, боясь, что ты уклонишься от встречи.
— Но я же ходил к отелю «Тюильри», и ты знала об этом.
Она ничего не ответила.
— Ты совсем не думаешь о будущем, — сказал он.
— У меня нет будущего, — ответила она.
«…Чтобы быть счастливым с женщиной, нужно сделать ее счастливой, не давая ей этого почувствовать…»
…Тонкий афоризм. Пожалуй, слишком тонкий, чтобы быть правдивым… Что дал он ей почувствовать? Ничего, кроме гадливости… А пытался ли он сделать ее счастливой? Да он меньше всего думал об этом!..
— Где ты была все это время? — спросил он, лишь бы что-то спросить.
— Жила у родственников в деревне, а потом в Париже.
— Ты оставила мужа?
— Да.
— Из-за чего?
— Из-за кого, хотел ты спросить? Да из-за тебя же, из-за тебя!
— Значит, ты любишь меня еще?