И что за человек был Жорж Кутон! Словно здоровый, ездил он по стране, спал на постоялых дворах, руководил освобождением Лиона, а теперь, в Комитете и Конвенте, один из ведущих политиков и ораторов!..
Собратья-депутаты оценили деятельность Сен-Жюста и показали, что признают его заслуги: 1 вантоза он был единодушно избран главой Великой Ассамблеи, стал председателем Конвента,[30] он, один из семиста сорока девяти, начавших свой исторический путь 21 сентября 1792 года, когда, за исключением Демулена, его не знал никто. Сегодня его знает вся Франция. Сегодня, когда претворяется в жизнь все то, чему он положил начало.
Он во время своей первой поездки в Арденны на свой страх и риск предписал засеять брошенные земли эмигрантов; сегодня это стало обычным для всей страны.
Он основал в Эльзасе бесплатные школы для изучения французского языка; сегодня Конвент декретировал организацию подобных школ по всей Франции.
Он во время миссии в Рейнской армии добивался, чтобы заботу о семьях воинов брали на себя коммуны и местные власти; сегодня Конвент узаконил эту меру для всех департаментов.
Да и только ли это? Не он ли предложил «амальгаму» как основу новой армии? Не он ли, наконец, первым понял необходимость учреждения Революционного правительства и наметил его принципы?
Конечно, он мог бы гордиться, если бы обладал честолюбием. К счастью, он лишен честолюбия. Он просто знает, что сегодня по праву занял это высокое место над трибуной ораторов и столом секретарей, визави десяти рядов скамей, полукольцом окружающих зал.
Он привык к этому залу. Огромному, нескладному, длинному и узкому, с плохой акустикой и корявой росписью стен.
Он каждый день приходит в маленький салон за креслом председателя, приходит первым, чтобы проверить, все ли в порядке, на месте ли секретари, разобрана ли корреспонденция, которая будет оглашена.
Иной раз его посещают странные мысли.
Как-то, явившись слишком рано и не успев позавтракать дома, он послал в соседнее кафе с просьбой чего-нибудь принести. И вот он закусывал, прохаживаясь вдоль бюро, и, казалось, был занят серьезными размышлениями. Так казалось Бареру, который, будучи услужливым и любезным, стал приходить столь же рано, чтобы состоит, компанию председателю. Вдруг Сен-Жюст остановился, посмотрел внимательно на коллегу и воскликнул:
— Как ты думаешь, что бы сказал Питт, увидев председателя Конвента, завтракающего куском дешевой колбасы?
Барер оторопел и ничего не ответил.
Сен-Жюст и не ждал ответа. Он тут же понял, что сказал глупость. «Куском дешевой колбасы»… А был ли тот кусок у каждого из тех, кто составлял «державный народ», делегировавший его в Конвент?
Каждое утро начиналось с чтения корреспонденции.
Это был поток адресов от народных обществ из разных провинций и городов. Все уверяли «отцов отечества» к «святую Гору» в благоденствии и преданности народа. В «Бюллетене», рассылаемом по департаментам и в армии, он приводил выдержки из этих восторженных посланий, устраняя лишь иногда мелькавшие «фальшивые ноты» жалоб, касающихся продовольствия.
А жалобы все-таки нет-нет да и мелькали.
Эти жалобы сквозь славословия глубоко огорчали Сен-Жюста.
Как член Комитета общественного спасения, он ежедневно просматривал сводки полицейских наблюдателей, следивших за общественным мнением столицы. С конца плювиоза сводки стали приобретать угрожающий характер.
«Единственными виновниками своих бед, — писал наблюдатель Гривель, — люди из народа считают торговцев и мясников. Говорят, что достаточно часть их гильотинировать, чтобы вновь прийти к изобилию».
Наблюдатель Бакон доносил:
«Я слышал, как двадцать женщин уверяли, что народ с оружием в руках пойдет в Конвент, чтобы потребовать у депутатов ответа, собираются ли они положить предел разбою торговцев, грабящих бедняков».
Что и говорить, это было далеко от официальных славословий, каждое утро раздававшихся в Конвенте. Сводки наблюдателей заставляли о многом задуматься. Впрочем, что сводки… У Сен-Жюста были свои глаза и уши, он сам многое видел и еще больше слышал от своей хозяйки Полины, в доме Дюпле, в кафе да и в других местах.
Зима II года Республики выдалась на редкость тяжелой. Необычные для Парижа холода грянули неожиданно и застали врасплох. В плювиозе Сена покрылась льдом, и подвоз угля прекратился; пришлось снаряжать лесорубов в Булонский, Венсенский, Верьерский леса и в Сен-Клу. Сажень дров стоила 400 франков, и парижане, чтобы согреть еду детям, стали жечь столы, этажерки и кровати. Замерзли городские бассейны, и водовозам приходилось ездить за водой в отдаленные места реки; поскольку бедные люди не могли платить 20 су за доставку, они сами носили воду, а когда в вантозе оттаяли фонтаны, возле них стали образовываться очереди — «хвосты», как стали их теперь называть.