Он сжал кулаки до боли. Нет, что бы там ни было, он сделает все именно так. Он бросит свою обличительную речь прямо в лицо тому, толстогубому Катилине, он раздавит его логикой мысли…
Перерабатывая доклад, Сен-Жюст написал его как речь, обращенную ко второму лицу, рассчитывая прочесть его в Конвенте, в присутствии Дантона.
Вечером 10 жерминаля собрались оба Комитета. Настроение было мрачно-торжественное: все знали, что сегодня произойдет нечто решающее.
Сен-Жюст с воодушевлением прочитал доклад. Его нашли превосходным и по стилю, и по содержанию; никто не сделал ни единого упрека, не предложил ни единой поправки.
— Только никак не пойму одного, — сказал вдруг Вадье, — почему ты читаешь, словно обращаясь к Дантону?
— Чего же здесь понимать? Я и обращаюсь к нему!
— Позволь, но ведь его не будет в Конвенте!
Сен-Жюст подскочил.
— То есть как это не будет?
— А так. Сейчас мы подпишем ордер, и преступники этой же ночью будут арестованы.
Сен-Жюст в полном недоумении оглядел присутствующих.
— Кто это решил? — спросил он срывающимся голосом.
— Все мы, — спокойно ответил Бийо-Варенн. — Это — наше общее решение, принятое за пять минут до твоего прихода.
— Но почему же? — чуть не с отчаянием воскликнул Сен-Жюст.
Бийо улыбнулся.
— Сейчас все тебе объясню, коллега. Это — слишком серьезное дело, и рисковать мы не можем. Дантон — не папаша Дюшен; он депутат, глава клики. И потом, не забывай: разве можно сравнивать твою и его ораторскую манеру? Не обижайся, Сен-Жюст, ты написал прекрасный доклад, и мы это оценили. Но ведь у тебя слабый голос, и ты читаешь по написанному от первого до последнего слова. А этот злодей обладает голосищем, перекрывающим пушечные залпы, да и за словом в карман не лезет; ты же знаешь, он не пишет своих речей, а придумывает на ходу и всегда бьет насмерть. Вот и представь: если начнется словесная дуэль и ты в ней проиграешь, а проиграешь ты наверняка, то наша песенка спета: он поднимет мятеж в Конвенте, и все мы будем перерезаны!
— Бийо прав, — задумчиво произнес Робеспьер, — рисковать нельзя.
Все поплыло перед глазами Антуана. Он медленно поднялся, скатал в трубку свой доклад и швырнул его в камин.
Все вскочили. Амар изловчился и выхватил рукопись прежде, чем ее объяло пламя…
…В конце концов он уступил. Уступил, но с болью, и тяжелый осадок остался…
Поздно вечером, когда все успокоились, был составлен приказ, написанный на обрывке старого конверта, приказ, решивший дальнейшую судьбу фракции «снисходительных». Он был скреплен восемнадцатью подписями. Отказались дать визу лишь двое: Робер Ленде и старик Рюль из Комитета безопасности.
В шесть утра 11 жерминаля Дантон, Демулен, Филиппо и Делакруа были арестованы и отправлены в Люксембургскую тюрьму, где уже находились группа Шабо и Эро де Сешель с Симоном.
Но если в деле Эбера все кончалось с задержанием вожаков фракции, то в деле Дантона арест становился началом жестокой борьбы: децимвиры ожидали ее и ожидания их не были обмануты.
25
Новость быстро облетела столицу: утром люди обсуждали невероятное событие. Как было поверить, что революция подняла руку на Демулена, «человека 14 июля»,[35] и на Дантона, «человека 10 августа»?..[36]
Децимвиры, не сомкнувшие глаз в эту ночь, просматривали первые донесения наблюдателей, когда пристав Конвента сообщил, что депутаты требуют их присутствия.
Робеспьер, Сен-Жюст и остальные прошли в малый салон за креслом председателя и в изумлении остановились.
Конвент гудел. С одной стороны раздавались свистки, с другой — рукоплескания. Выступал Лежандр, друг Дантона.
— Граждане, — воскликнул он с волнением в голосе, — сегодня ночью арестованы четверо депутатов. Один из них Дантон. Имен других я не знаю… Но я предлагаю вызвать этих людей сюда, и мы сами обвиним или оправдаем их. Что до Дантона, то я верю: он так же чист, как и я!..
Депутат Файо попробовал оспорить предложение Лежандра. В ответ послышались угрозы; кто-то закричал: «Долой с трибуны!» В этот момент Робеспьер вошел в зал. Немедленно раздались выкрики:
— Долой диктаторов! Долой тиранов!..
Спокойно поднявшись на трибуну, Робеспьер сказал:
— По царящему здесь смущению легко заметить, что дело идет о крупном интересе, о выяснении того, одержат ли несколько человек верх над отечеством.
36
Дантон сыграл одну из ведущих ролей в восстании 10 августа 1792 года, приведшем к свержению монархии.