Кавалер умученных Жизелей (сборник)

Он был самостоятелен во всём:
В поступках, в неприступном мире мыслей.
Советы он всегда мотал на ус,
Но был непредсказуемым в решеньях,
И к стаду никогда не примыкал.

Он знал, что означает чувство локтя,
Но с вечным своим голодом свободы,
Не мог он сам поделать ничего.
Лишь сверстник по прозванью Тахтамыш
Считался Николаю близким другом.
Он тенью всюду следовал за ним.

Однажды паренёк чуть не погиб,
Когда весною от горы над Томью,
В то время бывшей грозною рекой,
Стремившей в Обь бурлящие потоки,
С высоких мест от таянья снегов,
Внезапно отломился снежный пласт,
Всю зиму прослуживший, как площадка.

Так Гриша этот, позже – Тахтамыш,
С обломком этим с берега крутого
К стремнине кубарем, буквально, полетел.
Застыла вся компания парней,
Крутившихся с Григорием на круче.
Один «цыган» сорвался ему вслед,
И взнуздывал природу жутким воплем.

Григорий приложился головой,
Сомнений нет – он тут же бы скончался,
Не выручи подмога в тот же миг.
Так Лазарев, и сам ещё дитя,
Сумел спасти товарища от смерти.

А Гришу Тахтамышем стали звать,
Когда поправился. Прилипло постепенно.
Поскольку где-то там, недалеко,
Крутился хан из Золотой Орды,
Который и носил такое имя.

И стал Григорий Лазареву друг,
Вернее, так сказать, оруженосец.
И Коле научился не мешать.

Как Кай и Герда, нет, верней – Адам и Ева,
Так в точности и жили в райском детстве,
Наина и бессменный Николай.
Она его ценила и любила,
Как брата, пока время не пришло.
И стали возникать другие чувства.

Тогда пришла действительно любовь:
В нем – вспыхнула, как яростный огонь,
В Наине – ровным пламенем горела.
Наверное, ещё и потому:
Он рядом был, поэтому – привычен.

Всё было – и прогулки до зари,
И поцелуи – до самозабвенья,
И познаванье вожделенных тел.

Но – бабушкин наказ хранить цветок!
Она звала то место гордо – “Hymen”,
И сказывала: «Гимен – дар Богов».
И Коля тоже стал беречь «цветок»,
Когда ему Наина рассказала.
«Всё будет, ведь она и так моя».
И с девочкою бережно возился,
Выделывали многого чего.
Но позже дети как-то отдалились.
Не то, чтобы любовь у них прошла:
Вокруг другие юности бурлили.
Девчонки Коле «строили глаза»,
А быть с Наиною не мог он постоянно.
И не хотел, наверно – жизнь звала.

Другие девочки не берегли бутон,
А жаждали его цыганской страсти.
В нем буйствовала гиперсексуальность —
Как, по науке, терапевт Васильев
Мог это состояние назвать.
И Лазарев стал властвовать гаремом.

А к царственной красавице Наине,
Что скажешь – каждый сильно вожделел.
Как Лазарев немного отдалился,
Другие её стали осаждать,
И слух прошел – попробовать возможно.
И кое с кем она была близка.
Конечно – до означенной границы.

Но Лазарев не изменял любви,
Наина – не сказать, что разлюбила.
А просто жизнь немного развела.

И вот, она уехала в Москву.
И Коля бы, наверное, женился:
Устал от многочисленных подруг,
Пресытился их постоянной сменой.
А он хотел невесту для семьи.

И тут ему Наина позвонила.

– Я приезжаю, может, на три дня.
Ты сможешь быть на эти дни свободен? —

– Ты странные вопросы задаешь.
Давай, я за тобой сейчас приеду. —

– Билет на завтра. Встретимся. Целую. —
– Ну, если так, то я тебя люблю.
Как время мне убить до этой встречи? —
Она взяла билет на самолёт.
А он же девушку, что он считал невестой,
Слетать в Новосибирск уговорил.
Там старшая сестра её жила,
Так он сказал – пусть едет повидаться.

А сам же он поехал в тот район,
Под городом, где брата дом построен.
Поскольку там, совсем в дремучей чаще,
Земли купил, наверное, с гектар.
И выстроил родителям сюрприз —
Огромный сруб из вековых деревьев.
И то крыло, что строил для себя,
Всё полностью он техникой напичкал,
Компьютеры, и разное чего.

На страже там был верный Тахтамыш.
Так – Коля приезжал распорядиться —
Три дня его не надо доставать.