«Зануда» уже двигалась по залу.
Продумано – явилась, не спеша,
И выплыла заливом барной стойки,
Размножив лик в витринах берегов.
Наталья мельком глянула на Рому,
Он выход, несомненно, оценил.
– Простите, но я тоже вас покину.
Наину встретив, так сказал Роман,
И будто в три прыжка исчез из зала.
– А кто, скажи мне, Рома у тебя? —
Наина обронила равнодушно.
– Его все называют Абрамович,
Но только он просил не говорить. —
– Какой-такой? Какой-нибудь племянник? —
– Не знаю я. Спросите у него. —
– А что ты ночью так, скажи, звучала? —
При взгляде на сидящую Наталью,
Наине вдруг внезапно в ум пришло,
Сравненье с тёмной панночкой из «Вия»,
Которую взнуздал тот хлопчик Брут.
Простоволосая, с кругами под глазами,
На голом теле легкий сарафан,
Она ждала, когда придет избранник.
– Откуда знать, что быть такое может. —
Наталья вслух озвучивала мысль.
Но тут же осеклась: – Вы извините.
Безумие – распахивать окно.
У нас везде стоят стеклопакеты. —
– Что, чувства так твои разбушевались? —
– Он был неистов, как Виссарион,
Который из истории известен. —
– Какой ещё такой Виссарион?
Откуда вдруг такой герой – любовник? —
Наине вспомнился из школьных лет Белинский.
Наталья вышла, только Рома сел за стол.
Наине бросилось в глаза, как парень жилист,
И мощь покрытых рыжим пухом рук.
– Роман, ведь я могу так обращаться?
Скажите, вы живете тут у нас? —
Они впервые встретились глазами,
И оба твердо выдержали взгляд.
– Сегодня – здесь, а завтра – где я нужен.
Но свой себе ещё не создал дом. —
– Едва ли я могу задать вопросы,
Но что-нибудь хочу узнать про вас. —
– Я – бездарь. По призванию – коллектор.
А есть желанье – мы поговорим. —
Но лишь вернулась томная Наталья,
Наина заспешила уходить.
– Наташа, ты зашла бы по-соседски.
Как выберетесь, ты и кавалер. —
– Не знаю я. Вот разве по-простому?
Но хлопотно – у вас семья, и муж. —
– Глеб в Ригу уезжает послезавтра.
Подумайте. Не станем назначать. —
И двинулась, как будто на прогулке.
Та парочка смотрела ей во след,
И Рома теребил свой подбородок.
* * *
Что вслед они смотрели – не случайно.
Бывало, на неё смотрел весь свет,
Когда плела сквозь подиум походку.
Во всех глазах читалось: «Хороша!!!»
И Глеб тогда решил: «Моею будет».
А он своих решений не менял.
* * *
Наина, как вернулась из кафе,
К компьютеру прошла, как рьяный блогер.
Ей нравилось, что думала – писать.
На этот раз пошли воспоминанья.
«Наина девочкой приехала в Москву,
Как только в школе выдали дипломы.
В буквальном смысле, этот документ
Был пропуском на полную свободу.
Она держала парочку подруг,
Компанию для поступления в ВУЗЫ.
Но это было нужно для родных,
Считалось, что учиться будут вместе.
Отец её не вышел провожать,
А мать, пустив слезу, перекрестила.
В столице поступила в РУДН,
На факультет гуманитарно-социальный.
Не с тем, чтобы впоследствии ей стать
Ученым по истории России.
А просто, по велению души.
Ей нравились серьёзные названья
Того, что предстояло изучать.
Чтоб бросить мимоходом в разговоре:
«Я знаю Русь дорюриковских лет».
Приезжих поселяли в общежитье,
Снимая боль искать в Москве жильё.
Вообще, была двоюродная тётя,
Расплывчатая мамина родня.
Но тетушка племянницу из Томска
Позвать для встречи долгом не сочла,
И больше ей Наина не звонила.
Была она приметною девицей,
В буквальном смысле – кровью с молоком.
Она гордилась русою косою,
Но, кто бы знал, как тяготилась ею
В кругу своих остриженных подруг.
Но, видимо, такой уж уродилась,
Свой образ не рядила под стандарт.
Отец, как уезжала, был уверен —
Пропащая, отрезанный ломоть.
Мать думала – настырная дочурка.
Не сломишь, всё по-своему решит.
Наину в самом деле не сломили,
Но так её умело закрутили,
Не Рюриком пришлось ей заниматься,
А собственной историей своей.
Анжела с Кубы, Цзой Чуа – вьетнамка
Вселились в общежитье рядом с ней.
Улыбчивая, яркая кубинка,
С неброской долей негритянских черт,
Звала себя – «весёлая креолка»,
И, было очевидно – почему.
Компактная вьетнамка Цзой Чуа
С отточенной восточной красотою,
Для важности смотрела сквозь очки.
Она себе казалась Йоко Оно.
И был любовник, русский гитарист.
Нельзя сказать, чтоб девушки дружили,
Но их соседство тягость не несло.
Друг Чуа захотел придти с друзьями,
Взять девушек куда-то посидеть.
Вьетнамка очень сильно приглашала:
«Увидите, что парни хоть куда».
По-русски она складно говорила,
Почти что не сюсюкала совсем.
Анжела русский только изучала,
И, право, ей давалось нелегко:
«Нам пробовать на встречу с кабальеро.
Замучила тристеза, как тут – грусть».
Итак, рок-гитарист пришел с друзьями,
Когда условились, под вечер в институт.
Он сам себе лепил богемный образ,
По плечи волосы, и в свитере, в джинсах.
Друзья его, особенно Владимир,
Пришли, как деловые господа.
Владимир, так и есть, он был продюсер,
А третий стал Анжелы кавалер.
Наина волосы пучком большим стянула,
Как где-то, у какой-то из актрис,
А строгий деловой костюм английский,
Ей так и не пришлось переодеть —
Ребята сразу с лекций их забрали.
– Ты будто бы из офиса и в офис, —
Владимир улыбался на губах,
Но взгляд был изучающе серьезен,
– Не все так строго ходят в институт. —
Наина поняла, что нужно правду.
– Я, нечего скрывать, провинциалка,
Приехала в Москву, чтоб жизнь узнать. —
– Вы это так с достоинством сказали,
Я сразу много понял про тебя. —
За столиком попарно раскололись,
Беседовали четко тет-а-тет.
– Но – имя ваше странное – Наина. —
– Прабабка наказала так назвать. —
– Ты знаешь, ты мне нравишься ужасно.
Я правду говорю, а не кадрюсь.
Ведь, если б приставал, послала сразу? —
Наина на продюсера взглянула,
И он ей показался ничего.
Одет без новомодных наворотов,
Причесан, без разболтанных манер.