Глава V
Все эти дни Тимофей Ильич намеревался поговорить с сыном по душам, но никак не мог решиться. Еще не улеглась обида за ссору с Рубцовым-Емницким, и старик молчал. Вот и в тот вечер, когда Сергей вернулся из колхоза имени Ворошилова, Тимофей Ильич не проронил ни слова и сразу после ужина лег в постель. Спал плохо, ворочался, вставал курить… На заре разбудил Анфису и послал ее на огород вместо Ниловны. С Анфисой ушел и Семен.
Сергея не будили. Он проснулся поздно, открыл глаза и увидел мать: она склонилась к нему, и лучи солнца, пробиваясь сквозь листья, яркими бликами ложились на ее лицо, грудь, плечи.
- Вставай, Сережа, батько ждет… Через это и на работу не пошел.
После завтрака Ниловна занялась стиркой, ушла на реку, а Тимофей Ильич позвал Сергея в горницу, усадил рядом с собой на лавку, молча закурил и так же молча передал кисет сыну. Потом сказал:
- Треба, сынок, побалакать нам на открытую… Кажи, какие у тебя думки: чи будешь жить с батьком да с матерью, чи улетишь куда?
- Наверно улечу.
- Когда собираешься расправлять крылья?
- Правду вам, батя, сказать, я еще и сам не знаю, где буду жить и что делать. Ехал домой и думал: поживу, отдохну, а потом поеду учиться… А эти дни ходил по станице, осматривал. Был в «Буденном», в «Ворошилове»… Признаюсь вам, не понравились мне порядки в вашем колхозе. Да и в станице нет хозяина. Хочется помочь, чувствую, что обязан… ведь я же здесь не чужой.
Тимофей Ильич поглаживал усы и посматривал на сына.
- А кому ты намерен помогать?
- Да хоть бы и Артамашову.
Старик безнадежно махнул рукой.
- Эх, горе это наше, а не Артамашов… Самочинствует и никому не подчиняется. Обзавелся дружками да знакомыми - все пасутся в кладовой. Через это хозяйство довел до упаду, транжирует направо и налево… Директору МТС корову дойную выписал - прямо с фермы увели. Тому кабанчика, тому телушку, тому мешок муки - кругом одна убыль. А кому пожалуешься? Прокурор - друг и приятель. Федор Лукич Артамашовым не нарадуется. «Вот, говорит, настоящий казак». А этот казак нарядится в галифе и раскатывает, как князь, на тачанке… Да что там говорить! Бесхозяйственный человек. У меня на огороде вторую неделю водокачка не работает, помидоры сохнут, капустную рассаду высадить не можем, а нашему казаку и горя мало… А что делается в поле? Бурьян выбился в колено, посевы заросли. Беда, загадили землю!
- Зачем такого избирали?
- Да что ж мы ему в зубы смотрели? Прислали из района, приехал с ним и Хохлаков. «Вот вам, говорит, новый председатель». Поглядели - на вид ничего. Бравый. Стал Хохлаков расхваливать… Избрали, а вышло - на свою голову.
- Об Артамашове у меня еще будет разговор,- сказал Сергей.- Но ведь не в нем одном дело. Станицу, батя, надо обновлять. Что-то она заплошала за годы войны. Почему нет ни кино, ни Дома культуры, ни радио, ни библиотеки, а уж об электричестве я и не говорю? Вот и родилась у меня такая мысль: надо составить пятилетний план Усть-Невинской, да запрячь в одну упряжку и Рагулина, и Байкову, и Артамашова. Что вы, батя, на это скажете?
Старик усмехнулся.
- Что скажу? Не берись…
- Почему?
- Трудно… Плохая будет упряжка. Стефан Петрович - это человек рассудительный, с ним бы можно… Дарья - баба работящая, хоть и спотыкается. А Артамашова ни до каких планов нельзя допускать и близко - все раздаст и промотает… Лучше послушай моего совета…
- Нет батя, тут вы не правы,- перебил Сергей.- Тетя Даша - неплохой руководитель, а Артамашова можно заставить… Важно, чтобы было за что бороться.
- А ты все ж таки послушай батька,- настаивал на своем Тимофей Ильич.- Ты не солнце, всех обогреть не сумеешь, а беспокойства будет много… Лучше брось эти думки да иди к Льву Ильичу. Человек тебе добра желает. Служба спокойная и, считай, дома.
Слушая увещания Тимофея Ильича, Сергей почувствовал такую тупую боль в груди от обиды на отца, что он резко встал, надел фуражку и отошел к двери. Хотел крикнуть: «Вот уж этому никогда не бывать!» - и уйти, но сдержался. Стало жалко отца, не хотелось ссориться со стариком. Снова сел и сказал:
- Знаете что, батя, об этом я сейчас ничего вам не скажу… Надо мне осмотреться, подумать…
- И то правильно,- согласился отец.- Осмотрись, подумай. Лев Ильич подождет.
- А теперь мне надо идти к Савве Остроухову. Вчера его не застал, а повидаться нам нужно.
Сергей посмотрел на часы и вышел из хаты.
Возле станичного совета стоял газик. Тент на нем был снят, за рулем сидел белоголовый парень. Такую белую чуприну Сергей видел в день приезда в своем дворе. «Наверно, Хохлаков приехал»,- подумал он. Подошел к машине и, желая удостовериться, спросил:
- Чей газик?
- А по мне видно - чей,- ответил парень.- Такого белоголового шофера во всем крае не найдешь. Федор Лукич даже обижается на меня. «Невозможно, говорит, Ванюша, через твою голову появляться внезапно. Белеешь, как лебедь, а станичники издали увидят и кричат: «Посмотрите, к нам Федор Лукич едет!» А ты еще спрашиваешь!
Сергей рассмеялся и пошел в дом. Передняя комната с высокими раскрытыми настежь окнами была такой величины, что по ней впору гулять на коне. Вдоль стен стояли массивные, из дуба, скамейки с высокими спинками, до блеска вытертыми шубами и кофтами. Темно-серый, тоже из дуба, шкаф стоял не в углу, как обычно, а посреди комнаты: рядом с ним - стол, а за столом сидел широкоплечий мужчина с густой рыжей бородой. Был он похож на бугаятника из фермы - силач, которому ничего не стоит успокоить любого разгулявшегося быка… «Да ведь это же дядько Игнат»,- подумал Сергей. Они поздоровались. Игнат многозначительно посмотрел на дверь с надписью: «Предстансовета С. Н. Остроухов» и сказал:
- Тише… Там Федор Лукич торзучит нашего Савву. Беда!
- За что же он его торзучит? - спросил Сергей, нарочно повторив местное словечко, которое означало: тому, о ком оно сказано, не легко.
Игнат еще раз посмотрел на дверь и прислушался.
- Ты нашего Савву знаешь, твой же одногодок. По молодости горячится, рвется вскачь, а горячиться, как я понимаю, не следует… Сказать по правде, за что Савву ругать? Хочет он, чтобы в станице была культурность и там разное строительство,- Игнат придвинул лежавшие на столе счеты и стал, для пущей убедительности, откладывать косточки.- Чи там скотные базы с окнами и на деревянных полах, чтобы коровы могли оправляться в такой чистый ярочек и пить воду из алюминиевой чашки,- это раз… Чи там электричество, чтобы в станице и ночью было, как днем, и чтобы при том освещении люди не спотыкались, идучи по улицам,- это два… Чи там раскинуты сады по всему степу - картина такая, как на выставке… А только, видать, тому не сбыться…
- Почему не сбыться?
- Район не велит… Нарушение.
В это время из-за дверей послышался голос Федора Лукича:
- Савва, ты к небу не взлетай, не взлетай, а держись за землю, как Антей. Понятно? А то день в день планируешь, а уборку спланировать не можешь. Сколько у тебя запланировано тягла в разрезе трех колхозов?
- Я говорю о будущем станицы, а вы меня тычете носом в тягло,- раздраженно возражал Савва.- Я не знаю, как жил Антей, а я не могу жить одним днем, понимаете, не могу!
- Эх, Савва, Савва,- горестно заговорил Федор Лукич,- славный ты казак, но когда же ты постареешь и ума наберешься! Нам не теория твоя нужна, а подготовка к уборке и хлебосдаче. Понятно? А ты мне толкуешь о будущем…
- Беда,- проговорил Игнат.- Пойди помири их, а то еще подерутся…
Сергей постучал в дверь и, не дожидаясь приглашения, вошел в кабинет. Федор Лукич стоял у окна, в том же защитного цвета костюме, на боку висела полевая сумка из добротной кожи, с газырями для карандашей и с гнездом для компаса. Теперь Сергей мог рассмотреть его лицо. Было оно добродушное, не в меру мясистое, с крупным носом; губы толстые, как бы припухшие, особенно верхняя, на которой сидела родинка с пучочком волос, похожая на муху… Не хватало размашистых усов какого-нибудь буро-свинцового цвета,- казалось даже странным, почему Федор Лукич не украсил свое лицо такой важной деталью.
Савва Остроухов сидел за столом, на котором лежало расколотое стекло, а под ним пожелтевшие циркуляры с печатями и штампами. Увидев Сергея, он торопливо вышел из-за стола и протянул руку. Его молодое, рассерженное лицо вдруг стало веселым, точно с него мгновенно сняли маску. Улыбаясь и блестя удивительно белыми зубами, Савва начал объяснять, почему не мог прийти встречать друга: задержался в степи.