Не скрою, что меня чуточку интриговала и игра названий: «Пик удачи» — издательство «Пик».
С тем я и позвонил снова в Пахру. Но не успел даже заикнуться об этом предложении.
— Ты знаешь, — сказал Нагибин, уловив, что речь идет всего лишь об увеличении объема книги, — у меня в столе лежит еще одна вещь...
В папку с рукописью повести «Моя золотая теща» было вложено письмо:
Дорогой Саша!
Я вдруг подумал: а что, если ты не прочь прочесть нечто в игривом роде, хотя тоже достаточно мрачное. Русский Генри Миллер, хотя и без малейшего подражания автору «Тропика Рака».
На это намерение навел меня ты сам, оговорившись фразой: «Может, это («Тьма в конце туннеля») с чем-нибудь соединить». Не знаю, монтируется ли «Теща» с основной повестью — там немало общих героев, хотя проблематика совсем иная. А вдруг — монтируется.
Кстати, после нашего с тобой разговора мне позвонил один известный музыкант: «Где купить целиком «Тещу»? — «А откуда вы о ней знаете?» — «А как же, в «Столице» напечатана глава». Ее отдал туда Щуплов, попросивший у меня отрывок для какого-то нового журнала, который так и не состоялся.
Непривычный азарт сдержанного музыканта явился вторым толчком, чтобы дополнительно загрузить тебя. Впрочем, читается все это легко.
Жму руку — твой Юрий Нагибин.
Зрительная память выделила строку: «...нечто в игривом роде».
Музыкант, упомянутый в письме, это Святослав Рихтер — великий пианист, с которым Юрий Нагибин был дружен с юных лет. Имя его неоднократно встречается в повести «Тьма в конце туннеля».
«Столица» — название журнала, очень популярного в перестроечные и первые постсоветские годы, позже же он был оттеснен на обочину другими изданиями, и я даже не знаю, выходит ли он сейчас.
Александр Щуплов — литературный критик, один из издателей «Книжного обозрения».
Вряд ли нужно объяснять, кто такой Генри Миллер и что такое его романы «Тропик Рака», «Тропик Козерога», хотя в советские времена он был совершенно не известен читательским кругам, запрещен к переводу, как автор порнографических произведений, и лишь немногим счастливцам удавалось прочесть его в книгах «тамиздата».
Пожалуй, ни в каких иных комментариях письмо Юрия Нагибина не нуждается.
Первым ощущением при чтении повести «Моя золотая теща» было узнавание, хотя я никогда прежде не читал этого текста. Вот так: не читал, а всё почему-то кажется знакомым... Почему же?
Первой подсказкой была схожесть собственных имен. Василий Кириллович Звягинцев, директор мотоциклетного завода. А в сценарии и фильме «Директор» героя звали Алексеем Кирилловичем Зворыкиным, и там он был директором автомобильного завода. Слишком близко, чтобы оказаться случайным совпадением.
В кинофильме «Директор» невестой, а потом женою Зворыкина была Сашенька Феофанова, купеческая дочь из Замоскворечья. Здесь же ее звали Татьяной Алексеевной Звягинцевой, но портретное сходство не оставляло сомнений: это опять она. Она, но через двадцать лет.
Как он любил и как умел живописать ее!
«...Я говорил себе: успокойся, это просто яркая, толстая женщина, лишь немного не добравшая до пародийного кустодиевского типа. Добавь ей немного плоти, и явится купчиха за самоваром или русская Венера после бани. Я знал, что это неправда, в ней не было ни отягощенности, ни расплывчатости, ее тело не распирало одежду. В ней все было крепко, налито, натянуто: ноги с мускулистыми икрами, округлые руки с маленькими кистями, крутые бедра, грудь, не нуждавшаяся в лифчике, прямая спина с легким прогибом, гордая шея — все мощно и женственно, сильно и нежно. Я все-таки не избежал наивной дружининской описательности. А если попробовать окольно: три молодые привлекательные — каждая на свой лад — женщины приблизились к ней и — перестали быть».
В фильме действие начиналось в революционной Москве, в ружейной и пушечной пальбе октябрьских дней 1917 года.
Здесь же о них лишь вспоминали со страхом и ностальгическим умилением из дали сороковых годов, тоже военных, насыщенных громом ночных бомбежек и победных салютов.
Иногда колоритный эпизод фильма «Директор», повторяясь в новом качестве, вдруг обретал не только ранее отсутствовавшие детали, но и пугал совершенно иным изображением характеров, небывалой дотоле лексикой.
Скажем, вспоминался очень смешной эпизод из «Директора», где революционной матросне выдали билеты в Большой театр, на «Лебединое озеро». (Вот оно опять — «Лебединое озеро» — как нам без него!..). Они сидят в раззолоченной ложе, томятся, наблюдая за тем, как на сцене дрыгают ногами юные балеринки в танце маленьких лебедей. Спрашивают: «Когда же петь-то начнут?» Саня Зворыкина (она уже не Феофанова, а Зворыкина) объясняет, что в балете не поют, а только танцуют. Матросы настаивают на своем. Публика в ложе возмущается, требуя тишины и приличного поведения...
Зрители в зале кинотеатра хохочут.
Но вот как выглядит этот же эпизод в повести «Моя золотая теща», который я предпочту цитировать, а не пересказывать.
«...Татьяна Алексеевна уже была тяжела Галей, когда муж пригласил ее на балет в Большой театр. Давали «Лебединое озеро». Звягинцев, который впервые был на балете, отчаянно скучал, вертелся и все время спрашивал, когда же начнут петь. Татьяна Алексеевна объяснила ему, что в балете не поют, только танцуют, он этому не поверил, считая презреньем к рабоче-революционной аудитории. «Буржуям-то небось пели! А для нас им голоса жалко». Их пререкания и шебуршения раздражали сидящую впереди пару, жирных евреев. «Нэпманов!» — сделал социальное уточнение Василий Кириллович. Тут я его поймал: нэп появился позже. «Больно грамотный!» — огрызнулся Василий Кириллович и покраснел...
— Папка ужасно разозлился на них, — продолжала Татьяна Алексеевна, вновь затеплив улыбку нежного воспоминания. — И... нафунякал.
— Набздел! — поправил Василий Кириллович. — Что я, мальчик — фунякать?
— Евреи завертелись. Мадам схватилась за сумочку, достала духи, сама опрыскалась и мужа спрыснула. Да разве от папки спасешься?..»
В этом отрывке, как и в предыдущем, мое особое внимание привлекло присутствие первого лица: «Тут я его поймал: нэп появился позже...»
Действительно, нэп появился позже.
А вот первое лицо, лицо рассказчика, появилось на первой же странице повести. Герой-повествователь был недавним фронтовым журналистом, начинающим писателем, счастливо женившимся на Гале Звягинцевой, дочери директора мотоциклетного завода.
Так он стал зятем человека из легенды.
А кустодиевская красавица Татьяна Алексеевна соответственно сделалась его тещей.
Всё это, конечно, не могло не пробудить во мне ассоциативной связи с полустраничной заявкой, которую давным-давно обсуждали на сценарной коллегии пырьевского объединения «Луч». В ней автор прямо, без обиняков, сообщал малоизвестную подробность своей биографии: в молодые годы он был женат на дочери Ивана Алексеевича Лихачева, директора Московского автомобильного завода, позже министра, и несколько лет жил в его семье.
В сценарии и фильме «Директор» не было персонажа, который подавал бы реплики от первого лица. Там вообще не было первого лица. Какое может быть первое лицо в кино? Закадровый голос? Вездесущая камера?..
Здесь же, в повести «Моя золотая теща», первое лицо появилось.
Герой-рассказчик, имя которого не обозначено, вел повествование, подавал реплики другим персонажам, пил с ними водку и сам иногда проявлял активные действия — даже вымолвить страшно, как порою активны были эти действия!..
Но прежде я должен объяснить произвольный выбор уже процитированного ранее эпизода: про Большой театр, про маленьких лебедей. Без этого предварительного действа потерялся бы смысл эпизода следующего, очень важного, может быть, самого важного в социальном контексте нагибинской мистерии.