— Я ведь уже говорил тебе, что на «Шлезвиге» нет боеприпасов, — в который уже раз повторил полковник. — В конце концов, если бы он вмешался, это означало бы войну.
Взгляды офицеров встретились вновь. Майор Сухарский с самого начала не верил версии о безоружности линкора. Теперь она показалась ему еще менее правдоподобной. Он даже предполагал, что противнику в какой-то степени будет на руку, если корабль, якобы вопреки воле своего командования, окажется впутанным в борьбу под предлогом хотя бы самообороны. Такой «казус белли»[9] выглядел бы вполне прилично в глазах всего мира и оправдывал бы справедливое отмщение. Одновременно он перенес бы всю ответственность за возникший конфликт на ни в чем не повинную сторону. Правда, майор был не политиком, а всего лишь, как он любил подчеркивать, солдатом. Но ведь это вовсе не означало, что он не имел собственного мнения в подобных вопросах. Поэтому все рассуждения полковника о предстоящих дипломатических шагах министра Бека показались Сухарскому более чем сомнительными. А ведь ему хотелось дать переубедить себя, хотелось поверить, что еще начнутся какие-то переговоры, которые, если и не упорядочат положения, позволят хотя бы выиграть время.
— Еще кофе, Вицек?
Собоциньский в знак согласия кивнул и, взяв со стола наполненную чашку, сказал:
— Есть для тебя еще одно неприятное известие, Генрик. В Трояне немцы задержали предназначавшийся вам вагон. В нем находился полевой хирургический стол, лекарства и перевязочные материалы. Мы заявили по этому поводу протест.
Известие действительно было не из приятных. Капитан Слабый, ведавший медицинским обслуживанием гарнизона Вестерплятте, с нетерпением ждал прибытия этого вагона, поскольку медпункт Интендантства был оборудован более чем скромно. Сухарский, знавший все это, не преминул упрекнуть полковника:
— Это ваша вина, Вицек. Сколько раз я просил, чтобы ускорили отправку этого транспорта. Месяц назад или хотя бы на две недели раньше он дошел бы до нас без хлопот. А теперь в случае чего раненые окажутся в трудном положении.
— Не каркай и не заводи речи о раненых, — замахал руками Собоциньский. — Пока еще никто не стреляет.
Как бы в опровержение этих слов оба услышали очень далекие и слабые звуки выстрелов; потом донеслись короткие и пронзительные пулеметные очереди, а затем более редкие, но зато более громкие выстрелы пушек. Собоциньский бросился к окну, а Сухарский к столику, на котором стоял телефонный аппарат. Он энергично закрутил ручку и крикнул в трубку:
— Дежурного офицера! Что происходит? Кто стреляет?
— Гдыня и Орлово, пан майор, — спокойно доложил Гродецкий с нотками нескрываемого удовольствия в голосе. — Над ними показался немецкий самолет. С кораблей, по-моему, тоже ведут огонь.
— Вы его видите? Это военный самолет?
— Военный. Он уже улетает. Перепугался. Ему чуть было не влепили, пан майор.
Теперь в голосе Гродецкого можно было уловить явное разочарование. Майор чуть заметно улыбнулся. Бдительность и молниеносная реакция противовоздушной обороны в Гдыне произвели на него самое лучшее впечатление. Полковник тоже отвернулся от окна с выражением удовлетворения на лице.
— То-то же, — пробормотал он. — Там в бирюльки не играют. Если что-то начнется, приятно иметь таких соседей. К тому же это предусмотрено оперативными планами. Помощь тебе будет оказана также из Гдыни. Вам нужно продержаться только двенадцать часов.
— Сколько? — возбужденно спросил Сухарский. Приказом предусматривалось, что оборона Вестерплятте должна продолжаться шесть часов. Удлинение этого срока, да еще при наличии немецкого линкора, создавало мрачные перспективы для гарнизона Интендантства. — Это что, новый приказ?
— К сожалению, да, — подтвердил Собоциньский. — Хватит ли вам боеприпасов? Я спрашиваю это на всякий случай, — тут же оговорился он. — Хватит?
— Боеприпасов хватит. Но почему внесены изменения в приказ?
— Не знаю, Генрик. — Полковник беспомощно развел руками. — Честное слово, не знаю. Во всяком случае, такова теперь твоя задача.
— Приказ будет выполнен, — решительно сказал Сухарский и одновременно подумал, что капитан Домбровский как раз закончил или заканчивает совещание с командирами постов и вартовен. Комендант Вестерплятте был уверен, что его подчиненные встретят новый приказ спокойно, хотя он вдвое сокращает шансы каждого из них на то, чтобы выжить. — Сейчас я оповещу гарнизон.