— Как на море? — спросил Сухарский стоявшего рядом мата Бартошака.
— Спокойно, пан майор.
Бартошак протянул командиру бинокль. В стеклах окуляров появилась серебристая полоса лунного света. Сверкавшая до этого, как рыбья чешуя, мириадами блесток, она приняла теперь другой вид. По лунной дорожке медленно, лениво катились волны. Они касались своими верхушками льющегося с небес света, какой-то миг купались в нем, а потом проваливались, уступая место тем, что бежали за ними. По обе стороны светлой полосы блеск рассеивался, тонул в темнеющем море, в густой мгле, покрывавшей землю до самой линии горизонта.
Глядя в бинокль, майор осмотрел море во всех направлениях и не обнаружил ничего подозрительного. Море было пустынным и спокойно отдыхало под черным покрывалом по осеннему прохладной ночи.
— Как вымело их, пан майор. Даже рыбаки не ходят, — заметил приглушенным голосом Бартошак и, вытянув руку в сторону невидимой ночью полоски косы Хель, продолжил: — Где-то там патрулирует наша подлодка «Волк». Когда выиграем эту войну, пан майор, я хотел бы снова вернуться на нее.
— Разве вам плохо здесь? — спросил Сухарский, грустно улыбаясь. — На подводных лодках служба тоже нелегкая.
— Но там море, пан комендант, а я — моряк.
— Ну что ж, Бартошак, вы ведь прибыли к нам из Подгаля. Пока еще есть возможность, возвращайтесь на свою подлодку.
— Нет, пан майор, останусь здесь. В морской форме буду драться с врагом. А когда выставим швабов из Гданьска, Польша будет иметь большой флот. Вот тогда я и пригожусь.
«Если бы я мог рассуждать так, как этот моряк, многие сложные проблемы оказались бы простыми и легкими», — подумал Сухарский, отдавая Бартошаку бинокль. А тут каким бы оптимистом он ни старался быть, тревожные мысли одолевают его денно и нощно, сотнями фактов напоминают о нависшей над Вестерплятте грозной опасности. Взять бы вот и заполнить заливы союзническими кораблями да поставить на всех высотах, окружающих город, дивизии генерала Скварчиньского. Но ничего не слышно о польских дивизиях. Нет и в помине ни английских, ни французских кораблей. У крепости Вислоуйсьце стоит единственный линкор, и тот немецкий, а в городе за каналом маршируют только батальоны гданьского хаймвера. Может быть, в эту минуту линкор уже направляет стволы своих тяжелых орудий в сторону Вестерплятте, а батальоны неприятеля движутся к исходным позициям для атаки, замыкая кольцо вокруг Складницы?
Очнувшись от невеселых дум, Сухарский предупредил подчиненного:
— Продолжайте, Бартошак, наблюдение и немедленно докладывайте, если заметите что-нибудь подозрительное.
Майор еще раз обвел взглядом море, потом повернулся и двинулся к темной стене близкого леса. Когда выставленный перед пятой вартовней часовой доложил, что на вверенном ему посту все в порядке, комендант вошел внутрь. Со скамьи, стоявшей вдоль длинного стола, вскочили плютоновый Петцельт и четыре солдата. Двое солдат поднялись с заполненных песком мешков, которые лежали у амбразур.
— Не тянет ко сну?
— Трудно сейчас уснуть, пан майор, — ответил за всех плютоновый Магдзяж. — Вот только Кита у нас на это способен.
Молодой солдат вытянулся под взглядом Сухарского. Больше всего его смущало, что не успел застегнуть воротник, но командир не обратил на это внимания. Комендант смотрел на пулеметы, поставленные у стены хранилища для боеприпасов, на телефонный коммутатор, висевший на другой стене, потом перевел взгляд на лица солдат. Не понравилось ему, что они не могут спать. Если уже сейчас у них напряжены нервы, то что будет дальше?
— Хороший солдат всегда способен уснуть, — сказал Сухарский с укором в голосе. — Вы находитесь на самой удаленной вартовне и должны отдыхать. Утомленный солдат — плохой стрелок.
— Разрешите доложить, пан майор, мы не устали. — Плютоновый Петцельт действительно казался бодрым и вид имел безукоризненный. — Пусть швабы только начнут… Мы не намерены тратить патроны впустую…