После первого залпа, после неожиданных разрывов снарядов, нарушивших тишину наступающего дня, хорунжий Грычман инстинктивно отошел под деревянный навес блиндажа и тут же нажал кнопку сигнальной связи с командным пунктом. Повернувшись, оглядел территорию поста. Тут-то Грычман и увидел бежавшего к валу плютонового Барана и прижавшихся к стене эскарпа солдат. Хорунжему был хорошо знаком этот бессознательный рефлекс: так поступали все, кто впервые попадал под обстрел. И хотя громыхало теперь уже где-то дальше, в районе казарм, он решил выждать еще хотя бы несколько секунд и не отдавать никаких приказов. Людям, парализованным внезапной лавиной грохота, треском разрывов, воем снарядов, надо было дать как бы прийти в сознание, удостовериться, что они целы и невредимы, что неожиданный артиллерийский налет лишь мимоходом задел их и передвинулся вперед, в глубь полуострова, а снаряды проносятся уже над их головами. Убедившись, что огонь к посту пока не приближается (лишь случайный снаряд разорвался неподалеку между деревьями), хорунжий Грычман во весь голос скомандовал:
— Все по своим местам!
Солдаты начали приподнимать головы. Все лица были повернуты в его сторону. По широко раскрытым глазам, в которых таился страх, хорунжий определил, что подчиненные еще не до конца пришли в себя, поэтому без натуги в голосе, спокойно и выразительно, как на повседневных учениях, он отдал новый приказ:
— Плютоновый Баран, приготовить станковый пулемет! Рядовой Доминяк, на наблюдательный пункт! Капрал Ковальчик, к ручному пулемету!
Услышав свою фамилию, каждый вскакивал с земли и мчался к позиции. Хотя гул канонады не умолкал ни на секунду, действовали все энергично и сноровисто. Рядовые Усс и Грудзень разносили ящики с гранатами и пулеметными лентами, плютоновый Баран вместе со своим расчетом устанавливал пулемет, другие солдаты также занимались своим делом. И никого уже не заставлял кланяться земле близкий разрыв снаряда.
Спустя несколько минут после начала артиллерийской канонады сторожевой пост поручника Пайонка снова стал боеспособным, готовым немедленно вступить в бой с врагом.
Домонь и Грудзиньский заканчивали третью партию в шахматы. Домонь ловко подсунул своего коня под удар и, когда Грудзиньский забрал его ферзем, тут же выдвинул слона и снял с доски ферзя.
— Сдавайся! — объявил он торжествующе. — Еще два хода — и тебе мат.
Но не успели друзья сделать и одного хода, как мощные взрывы потрясли воздух. Оба мигом вскочили. Домонь, побледнев, констатировал:
— Война, Бронек.
Остальные солдаты тоже сорвались со скамеек, расставленных вдоль стен вартовни. Капрал Замерыка начал вскрывать ящики с пулеметными лентами, рядовой Сковрон кинулся к амбразуре.
— Осторожно, Игнац! — крикнул Грудзиньский.
В тот же миг по наружной стороне стены вартовни защелкали пули. Грудзиньский подскочил к окну, стал сбоку и резко рванул на себя деревянный щит, прикрывавший проем амбразуры.
— Зых и Бараньский, сюда! Приготовиться к бою!
В это время капрал Домонь с силой тянул на себя щит со второго окна, который никак не хотел открываться.
— Что ты с ним возишься? — крикнул у него над ухом стрелок Цихоцкий и, схватив с пола табуретку, с размаху ударил ею по щиту. В стороны полетели щепки, разбитое стекло. Амбразура была свободна.
Еще какую-то минуту Домонь и Цихоцкий управлялись со стволом пулемета, который никак не садился на свое место. За их спинами капрал Грудзиньский отдавал приказы:
— Замерыка, Думытрович и Ортян, вниз, в боевой каземат! Снять чехлы с пулеметов! Сковрон и Чая, ко второй амбразуре! Цихоцкий, приготовить запасные пулеметные ленты!