— Что-то они, однако, не спешат с прекращением огня, — заметил капитан.
Голос Домбровского заставил майора Сухарского отвлечься от мечтаний. Он поднял голову. Домбровский по-прежнему стоял перед ним. Майору вспомнился тот момент, когда они вдвоем несколько минут назад стояли у окна его кабинета на втором этаже, а снаряды рвались уже за углом дома, густо осыпая стены осколками. Домбровский отступил тогда от окна всего на полшага. «Такой не струсит», — констатировал в тот момент майор. Он знал, что человек в военном мундире становится настоящим солдатом с той самой минуты, как побеждает в себе чувство страха.
— Подожди немного, Францишек, сейчас, видимо, закончат.
Как бы в подтверждение слов майора грохот разрывов внезапно смолк. Капитан сорвал трубку с рычагов аппарата, а Расиньский быстро переключил на него кабели всех направлений. Первой отозвалась пятая вартовня, с которой докладывал плютоновый Петцельт, затем подключились следующие, и наконец послышался голос хорунжего Грычмана:
— Потерь не имеем. Артналет перенесли нормально. Неприятеля еще не видно, но думаю…
Трубка умолкла. Домбровский крикнул:
— Алло, Грычман! Что случилось? Грычман!
Расиньский поправил штепсель, и капитан снова услышал голос хорунжего, торопливый и возбужденный.
— Идут, пан капитан, вижу их. Идут прямо на нас!
— Так бей их, Грычман! Бей, сто чертей им в глотку!
3
На палубе линкора «Шлезвиг-Гольштейн» репортер еженедельника «Кригсмарине» Фриц О. Буш записывал:
«Легкая мгла лежала перед Новым Портом, когда в 4.40 первого сентября 1939 года из густой дымки, стелющейся над водой и лесом, всплывал новый день. Когда уже можно было различить линию берега и дома, старый линкор медленно, словно призрак, скользнул с места своей стоянки и взял курс в направлении Вестерплятте. В 4.45 расстояние до беспечно спавшей польской базы составляло всего 100—200 метров. Царит полная тишина, только какой-то слишком усердный петух громко возвещает о наступлении утра. Через минуту, когда напряжение на палубе достигает предела, раздаются пронзительные звонки сигнала тревоги.
— Залп!
Желтые и бронзово-темные облака дыма тянутся вслед вырвавшимся из стволов орудий крупнокалиберными снарядами. Когда эти снаряды накрыли Вестерплятте, вздымая фонтаны земли и столбы пламени, казалось, что на полуострове разверзся ад. На Вестерплятте заклубились тучи дыма, во многих местах разбушевались пожары, изрыгая высокие столбы желто-оранжевого пламени; обломки железа, стали и дерева, камни и земля с какой-то огромной силой вздымались вверх, а потом с грохотом и лязгом падали на землю.
— Стой! Батарея, стой!
Наступившая внезапно тишина поразила людей. Все посмотрели на часы: всего шесть минут длился этот первый обстрел.
— Как думаете, остался там кто-нибудь в живых? — спросил боцманмат[10] прислугу своего орудия.
Моряки молча качали головами, вытирая пот со лба.
— Нет, господин боцманмат, можно с уверенностью сказать — никто!»
Время 4.53—5.30
Сквозь пролом в красной крепостной стене на фоне растущих за ней высоких кустов хорошо вырисовываются силуэты немцев. Один за другим они вскакивали в пролом и накапливались у внутренней стороны стены. Ковальчик крепче прижимал к плечу приклад ручного пулемета и спокойно наводил ствол на первую группу. Он хорошо слышал голос Бронека Усса, который докладывал Грычману:
— Пан хорунжий, идут два отделения. Сейчас уже три. Целый взвод!