До дома номер тринадцать на Шверинштрассе мы добрались только к четырем часам. Спустились по ступенькам и вошли в широкую деревянную дверь. Внутри бар «Топфкеллер» представлял собой большую комнату, обшитую резным деревом; стены но всей длине тут и там покрывали расписанные вручную фрески с изображением леса и сцен в джунглях. С высокого потолка свисало никак не меньше сотни бумажных журавликов длиной едва ли не метр каждый, с изящными крыльями, будто паривших в облаках табачного дыма. По-видимому, наступил час коктейлей.
Женщины сидели за большими складными столами, накрытыми скатертями, и за столиками поменьше, расставленными вдоль стен вокруг паркетного танцевального пятачка. Оркестр не играл, по две пары, женские, медленно танцевали, прижавшись щекой к щеке. Еще несколько пар, скорее всего туристы, рассматривали помещение с не меньшим вниманием, чем посетители — музей Института сексологии. Были там и мужчины — одни выглядели богатыми и неуемными, другие просто неуемными.
Мы с Пуци прошли к длинному бару с оцинкованной сверху стойкой. Два стула оказались свободными — между высокой женщиной справа и грузным мужчиной с широкой спиной, втиснутой в узкий коричневый пиджак, слева. Пуци опустился на стул рядом с мужчиной, напомнив мне немного циркового медведя, карабкающегося на одноколесный велосипед. Я сел на другой стул.
Высокая женщина повернулась ко мне и смерила меня взглядом. Ее карие глаза, глядевшие из-под короткой челки темных волос, были подернуты легкой поволокой. Брови были жирно обведены карандашом и походили на крутые арки, губы — накрашены помадой цвета артериальной крови. Она сказала что-то по-немецки.
— Простите, — сказал я, — по-немецки не говорю.
Вмешался Пуци.
— Вот видите, Фил, что творится в таких местах? Она садомазохистка. Проститутка. Интересуется, не желаете ли вы отведать ее плетки.
Я улыбнулся ей.
— Спасибо, — сказал я. — Но пива я желаю больше.
Пуци перевел.
Она отвернулась со скучающим видом и отпила глоток из своего стакана — что-то бледно-зеленое и полупрозрачное, скорее всего абсент.
— Так мы возьмем пива? — спросил Пуци. Идея насчет пива всегда была ему по душе.
— Да. И поговорим с барменшей.
Барменшей оказалась миловидная полная блондинка в голубом фартуке поверх черной шелковой блузки и черной хлопчатобумажной юбки. Губная помада белого цвета, глаза сильно подведены черной тушью. Пуци сообщил ей наш заказ, а я достал бумажник, вынул из него банкноту в двадцать долларов. Когда женщина принесла пиво и поставила кружки на стойку, я положил между ними двадцатку. Она взглянула на меня. Двадцать долларов были крупной суммой в Берлине — она вряд ли могла заработать больше даже за две недели.
Я обратился к Пуци:
— Спросите ее насчет мисс Тернер.
Когда он произнес имя Грета Мангейм, я заметил, что взгляд барменши переметнулся на грузного мужчину слева от Пуци.
— Nein, — сказала она и добавила еще что-то.
— Она говорит, — сообщил мне Пуци, — что не видала Грету Мангейм. Но всю первую половину дня она была занята — работала за стойкой. Возможно, эта самая Мангейм сидела за одним из столиков и разговаривала с мисс Тернер.
— Она знает, где живет Мангейм? — спросил я.
Пуци перевал вопрос.
— Nein, — сказала она.
— Окажите ей, пусть она порасспросит официанток, — попросил я Пуци.
Он перевел.
Барменша кивнула и потянулась к деньгам. Я прижал банкноту пальцем.
— Только после того, как у нас будет адрес Греты Мангейм, — объяснил я.
Пуци перевел. Она пожала плечами и направилась в дальний конец бара, где ждала официантка.
Пуци поднял кружку и протянул ее в мою сторону.
— Prosit.[30]
Я поднял свою кружку и чокнулся с ним.
— Ваше здоровье, Пуци!
Мы выпили.
Грузный мужчина, сидевший слева от Пуци, встал. Если он уйдет, я пойду за ним. Мне хотелось выяснить, почему барменша так на него посмотрела, когда я произнес имя Греты Мангейм.
Но он не ушел, а, обойдя Пуци, подошел ко мне. Тут я сообразил, что был прав, назвав его грузным, но ошибся, приняв за мужчину. Это была женщина. Широкая в плечах и с мускулистым торсом, распиравшим синюю хлопчатобумажную рубашку. На ней были широкие и чересчур длинные черные штаны, собиравшиеся в складки поверх тяжелых кожаных рабочих ботинок. Короткие жирные, немытые светлые волосы слева расчесаны на пробор. Никакой косметики. Тонкие поджатые губы, над ними курносый нос. В углу рта повисла дымящаяся сигарета, и ее маленькие серые глазки щурились от дыма.
Я повернулся на стуле лицом к ней. Пуци еще ее не заметил. Он наслаждался пивом, с удовольствием вглядываясь в кружку, которая уже почти опустела.
Мужеподобная женщина остановилась в нескольких десятках сантиметров, сунула руки в карманы куртки и что-то сказала. Пуци удивленно оглянулся.
Она повторила то же самое. Ее правая рука в кармане шевелилась, будто лаская любимую игрушку. Пуци повернулся ко мне.
— Видите, Фил?
Не сводя глаз с женщины, я спросил:
— Что она сказала?
— Ей хочется знать, что мы здесь делаем.
— Переведите: мы ищем мисс Тернер и Грету Мангейм.
Он перевел.
Женщина заговорила. При этом она продолжала смотреть мне прямо в глаза.
— Вы зануды, — перевал Пуци. — Убирайтесь отсюда к чертям собачьим.
— Это невозможно, — сказал я ей.
Тогда она заявила:
— Стоит мне только свистнуть, и здесь будет с десяток моих друзей, они превратят вас в кровавое месиво. Обоих. — Рука в правом кармане снова шевельнулась.
Глава шестнадцатая
Переведя ее слова, Пуци добавил:
— Знаете, Фил, может, нам и правда лучше отсюда убраться?
Я все еще в упор смотрел на женщину — она тоже не сводила с меня глаз.
— Скажите ей, — попросил я, — что мы ищем фрейлейн Мангейм и мисс Тернер, потому что им грозит опасность. Одну женщину уже убили. Если эта дама дружит с Мангейм, она должна сказать нам, где ее найти. И мисс Тернер.
Женщина перевела взгляд с меня на Пуци, потом снова уставилась на меня.
— Кто вы? — перевел ее слова Пуци.
— Меня зовут Бомон. Я сыщик-пинкертон. Мисс Тернер — моя коллега.
Она кивнула на Пуци:
— А он кто?
— Друг.
Она еще немного посмотрела на меня, вероятно, прикидывая, стоит ли поступиться гордостью ради безопасности фрейлейн Мангейм. Затем сказала:
— Я возьму вас. Но не его. Только вас одного.
Пуци с тоской оглядел помещение, полное женщин, как будто он не сомневался, что, стоит нам уйти, они все набросятся на него и разом затопчут, превратив в кровавое месиво.
— Все нормально, Фил, — сказал он. — Я подожду здесь. Только не забудьте, в шесть у нас встреча с генералом.
— Почему бы вам не выйти на улицу, Пуци? Я постараюсь быстро управиться.
— Ладно, — согласился он и ухмыльнулся. — Ладно, Фил, я подожду на улице.
Грета Нордструм-Мангейм жила в нескольких кварталах от бара, в маленьком двухэтажном деревянном домике на задворках большого кирпичного строения. На второй этаж вела боковая лестница, по ней мы вдвоем и поднялись, женщина — впереди. Она постучала в дверь. Мы подождали. Дверь никто не открывал. Она сказала что-то по-немецки и повернулась, намереваясь спуститься обратно.
— Нет, — остановил ее я. После случая с Нэнси Грин я испытывал недоверие к запертым дверям. — У вас есть ключ? — Я показал рукой, как будто открываю замок.
Ее глаза сузились. Она мне не доверяла.
Меня это мало волновало. Я не собирался уходить, не убедившись, что мисс Тернер нет в квартире.
Должно быть, она смекнула, в чем дело. Полезла в карман брюк, достала ключ. И с кислой миной отперла дверь. Повернулась, подняла руку, сказала что-то и скрылась в квартире. Я остался ждать.
Вскоре она вернулась, покачала головой и собралась снова запереть дверь.
Я уперся правой рукой в дверь.
— Нет. — Пальцем левой руки я показал на свой глаз, затем на квартиру. — Я должен сам все посмотреть.
Лицо у нее покраснело. Но ее друзей рядом не было, и, как мне показалось, она смекнула, что доставать нож не стоит.
Она неохотно вошла обратно в квартиру. Я — следом за нею.
В гостиной никого не было, на кухне тоже. В раковине лежали два блюдца и две пустые чашки из-под кофе — ополоснутые, но не вымытые. Я прикоснулся к ним. Холодные.
В конце квартиры я увидел две двери — за ванной и туалетом. Одна вела в простую полупустую спальню. Там — никого. Вторая дверь оказалась запертой.
Когда я повернулся к женщине, она отрицательно покачала головой. И что-то злобно буркнула по-немецки.