Этот путь занял менее десятилетия, и каким бы мучительным ни казался он Вениамину Александровичу Каверину, со стороны воспринимается легким и стремительным.
Роман «Девять десятых судьбы» дает нам счастливую возможность как будто присутствовать при этом переходе Каверина. Переходе от писательского отрочества к юности пусть и через неточно избранную тему, через ощущение собственной ошибки.
В романе, как уже говорилось, описываются подготовка к захвату и взятие Зимнего дворца — кульминационные моменты революции. Здесь Вениамин Каверин словно «отрекается» от всего, созданного им прежде, во имя того, чтобы перейти к серьезному произведению, напитанному событиями недавнего прошлого, изменившего страну. Но «Девять десятых судьбы» (позже выдержавший несколько изданий, а в 1962 году вышедший под названием «Девять десятых») не сыграл существенной роли в дальнейшем развитии творчества Каверина, оставшись в его наследии как бы самим по себе, потому что писатель изменил себе. По его собственному признанию, попытка соответствовать требованиям времени оказалась не просто беспомощной, а бессмысленной. С 1962 года, когда роман в несколько переработанном виде был опубликован в собрании сочинений в шести томах, Вениамин Каверин больше не включал его в свои сборники и собрания сочинений.
Может быть, потому, что это произведение оказалось в каком-то смысле случайным для него? А может быть, дело в том, о чем говорилось выше — помешали слишком очевидная близость, в сущности, незнакомых автору событий и то, что его в ту пору уже гораздо сильнее влекла современность? Потому что до последних дней — позволю себе повториться — останутся в писателе Вениамине Каверине та необузданность и щедрость фантазии, что позволят ему причудливо скрещивать судьбы, минуя время и пространство, и возводить причудливые здания авантюрных, приключенческих сюжетов на фоне ничуть не противоречащей тому стремительно меняющейся жизни советского общества.
И ни малейшей доли формализма в этом не будет…
О предыстории романа «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове» Вениамин Каверин писал в «Очерке работы»: «…Я встретился у Юрия Тынянова с одним литератором, живым и остроумным, находившимся в расцвете дарования и глубоко убежденным в том, что ему ведомы все тайны литературного дела. Говорили о жанре романа, и литератор заметил, что этот жанр был не под силу даже Чехову, так что нет ничего удивительного в том, что он не удается современной литературе. У меня нашлись возражения, и мой собеседник с иронией, в которой всегда был необыкновенно силен, выразил сомнение в моих способностях к этому сложному делу. Взбесившись, я сказал, что завтра же засяду за роман — и это будет книга о нем. Он высмеял меня, но напрасно. На другой же день я принялся писать роман…
По-видимому, только молодость способна на такие решения и только в молодости можно с такой откровенностью ходить с записной книжкой по пятам своего будущего персонажа. Он смеялся надо мной, сыпал шутками, блистал остротами, подчас необычайно меткими и запоминавшимися на всю жизнь, — я краснел, но записывал. Вероятно, он был вполне убежден, что из романа ничего не выйдет, иначе, пожалуй, был бы осторожнее в этой необычной дуэли.
Мне вспомнилась эта история потому, что роман был первой попыткой обратиться к собственному жизненному опыту, и работа над ним впервые заставила меня увидеть смутные очертания реалистической прозы. Живой, „видимый невооруженным глазом“ герой не мог существовать в безвоздушном, условно-литературном мире».