Сравнивали, думали, переживали, оценивали качество кино по соответствию с романом ли, повестью ли. Кажется, это время ушло уже навсегда…
Но вернемся к роману.
После пережитой трагедии, обвинения в хищении архива и смерти профессора Бауэра, Николай Трубачевский, от которого отвернулась не только семья Бауэра, но и сокурсники, не в силах ничего доказать, не ведая о письме, написанном ему профессором и перехваченном Дмитрием, до неузнаваемости меняется: «… Вдруг он стал не похож на себя. Как на старинных полотнах, из-под одного лица проступило другое. Это было лицо взрослого человека, нервное, но сосредоточенное, с законченными, но определившимися чертами». А его друг студент-медик Карташихин, возвращаясь от Трубачевского домой, размышляет: «…Коля никогда не соглашался ни на половину, ни на три четверти того, что хотел получить. Большие желания. Либо прославиться, либо повеситься — вот его характер. Теперь он понял себя без преувеличений. Он стал другим».
И другим он стал не потому, что понял причудливую и противоречивую природу славы, а потому, что, по справедливому наблюдению О. Новиковой и Вл. Новикова, «открывает душу соблазну (искушениям Неворожина. — Н. С.), успевает пережить, прочувствовать все открывающиеся перед ним возможности, все варианты выбора. Тем ценнее, достовернее и поучительнее для читателя отказ героя от бегства за границу. Решающую роль здесь играет гордость Трубачевского. Ему не нужна слава, достигнутая нечестным путем, замешенная на компромиссе… Автор не эксплуатирует идею честности, а показывает, как помогают честному выбору гордость и желание достойной славы».
И этот другой, понявший себя «без преувеличений» Николай уезжает на поиски себя самого, еще не зная, куда именно, но под желанием «легкой» славы подводится жирная черта. И в течении дальнейшей его жизни, как бы она ни сложилась, сомнений нет, потому что проблему противостояния (как писал Каверин) он для себя решил. Решил уже окончательно, навсегда.
А писатель Вениамин Каверин разработал в своем романе очень важную не только для 1930-х годов, но животрепещущую и поныне тему таланта.
В критике более позднего времени отмечалось, что роман «Исполнение желаний» стал в советской литературе одним из первых произведений о новой интеллигенции, о рождении нового типа ученого. Это, несомненно, так. Тем более потому, что именно таким ученым мог стать и сам Вениамин Каверин, вложивший в роман не только собственные знания, но и многое из того, что переживал сам, занимаясь историей литературы и испытывая неутолимую тягу к прозе.
А в романе можно при желании «вычитать» сомнения и терзания и человека, написавшего научный труд об Осипе Сенковском и фактически открывшего это имя для многих, и автора рассказов и повестей, уже снискавших известность. И потому в значительной степени можно обозначить этот роман как попытку переосмысления собственной биографии, а заодно и тех возможностей, которые открывала жизнь перед его поколением. Потому и выписаны столь ярко два типа ученых новой формации — Трубачевский с его сомнениями и метаниями, с его порывами вдохновения в то время, когда тайные шифры Пушкина раскрывались перед ним, и уверенный в своем деле, целеустремленный, не ведающий терзаний Карташихин, над образом которого Вениамин Александрович Каверин тщательно работал и после первого издания романа, считая его характер слишком плоским, безжалостно сокращал посвященные Карташихину страницы…
Можно позволить себе немного пофантазировать: не так ли и сам Вениамин Александрович Каверин, непонятый, изруганный критикой, отправился в Сальские степи искать свое истинное призвание вопреки всему и — так и не «оправдался» перед критикой в «Прологе», но уверился в правильности своих предчувствий, испытанных во время работы над «Черновиком человека»? И вернулся — «с законченными, определившимися чертами»…