Вениамин Каверин, о чем уже упоминалось выше, несколько раз редактировал роман, основные переделки коснулись характера Карташихина, который стал второстепенным персонажем из первоначально едва ли не главного идейного оппонента Трубачевского. Но и самого Николая Трубачевского писатель «уточнял», придавая ему более определенные черты автобиографичности, которые звучат в окончательной редакции романа с подлинно лирической силой.
В 1933 году, когда Вениамин Александрович Каверин был захвачен работой над «Исполнением желаний», у него родился сын Николай. Трудно, наверное, ответить на вопрос, по какой причине и дочь, и сын писателя пошли по пути братьев Каверина, Льва Александровича и Давида Александровича Зильберов, но оба они выбрали медицинскую стезю. О Наталье Вениаминовне говорилось выше, а вот Николай Вениаминович стал доктором медицинских наук, профессором, академиком РАМН, заведовал лабораторией физиологии вирусов Института вирусологии им. Д. И. Ивановского Академии медицинских наук. Не определить с точностью, но как же соблазнительно думать, что в судьбе Николая Вениаминовича так или иначе сыграл свою роль роман отца «Открытая книга» — ведь писался он в те годы, когда сыну едва перевалило за 20 лет. Но ничего не узнать наверняка — Наталья Вениаминовна и Николай Вениаминович ушли из жизни в 2014 году, а скупые воспоминания, оставленные сыном об отце, сведений о нем самом не содержат…
Обновленный взгляд на литературное творчество, что определился для Вениамина Каверина в «Исполнении желаний», нашел выражение в следующем его произведении — романе «Два капитана», задуманном в 1936 году, когда, отдыхая в санатории под Ленинградом, Вениамин Александрович познакомился с молодым ученым, рассказавшим писателю историю своей жизни. «Необыкновенную, потому что она была полна необыкновенных событий, и в то же время похожую на жизнь сотен других советских людей», — напишет Каверин в «Очерке работы».
Первый вариант романа был написан «в три месяца с непривычной легкостью и быстротой», потому что «нестандартность» истории современного молодого человека по-настоящему захватила писателя, отослан в редакцию одного из московских журналов и — отвергнут.
Болезненно пережив эту неудачу, Каверин решил по-новому переосмыслить первый свой прозаический опыт — рассказ «Одиннадцатая аксиома» — и написать давно задуманный роман о Лобачевском. Но, как признавался писатель, слишком трудно было ему вникать в математические проблемы и открытия, а без этого роман не складывался.
Однако, думается, не только в этом было дело: слишком остро переживал Вениамин Александрович неудачу «Двух капитанов». Работа над романом была для него настолько захватывающей, что он не мог смириться с тем, что роман отвергнут. Скорее всего, именно это не давало Каверину писать о чем бы то ни было другом — даже о Лобачевском.
И Вениамин Александрович вернулся к «Двум капитанам» с уверенностью, что писать этот роман надо от первого лица (как «Скандалиста», где во многом студент Ногин отражает судьбу и взгляды автора, и «Художник неизвестен», где автор почти слит с лирическим персонажем), потому что для столь масштабного замысла необходим был взгляд самого героя, Сани Григорьева, на свою жизнь от самого начала до страниц, где повествование завершается. Эта задача была усложнена еще и тем, что две части необходимо было написать от лица Кати Татариновой, чтобы глубже проникнуть в ее жизнь, в ее личностное формирование в ту пору, когда она была далека от Сани Григорьева.
Каверин не был бы Кавериным, если бы не остался в этом романе, покорившем несколько читательских поколений, дважды экранизированном, верным своим творческим принципам, высоко оцененным в свое время Горьким.
В «Очерке работы» читаем: «Когда были написаны первые главы о детстве Сани Григорьева в Энске, мне стало ясно, что в этом маленьком городке должно произойти нечто необычайное — случай, событие, встреча. Роман писался в годы, принесшие огромные, захватывающие воображение победы в Арктике, и я понял, что „необычайное“, которое я искал, — это свет арктических звезд, случайно упавший в маленький, заброшенный город.
И, вернувшись к первой странице, я рассказал историю утонувшего почтальона и привел письмо штурмана Климова, открывшее вторую линию романа… Так впервые мелькнула мысль о двух капитанах».
В этом признании писателя можно вычитать и очень ценное, как представляется, наблюдение: с первых своих произведений Каверин был захвачен заимствованной у Лобачевского идеей пересечения параллельных прямых — в его рассказах, написанных даже в то время, когда он «переехал в Россию», переплетения разных судеб, их неожиданная взаимообусловленность, объяснение одной через другую, их, если угодно, предопределенность получали необходимый сюжетообразующий смысл.