И еще несколько записей из «Фронтового блокнота» Вадима Незлобина представляются чрезвычайно важными для того, чтобы понять и автора «Науки расставания» с его «тогда» и «теперь», и героя, и главную мысль романа: «Мне кажется иногда, что я вне времени, вне пространства, что я существовал задолго до моего появления на свет. И всегда буду существовать — в памяти друзей, в любви, о которой, мне кажется, уже догадывается Таля. И как ни странно, но я ничего не боюсь, даже опасных случайностей, которыми в эти дни битком набита жизнь… Зачем я записываю то, что запомнится и без моей набитой блокнотами сумки?.. Всё проваливается в прошлое, провалится когда-нибудь и эта окаянная война…
…Надо вообразить себя в шестидесятых годах, через двадцать лет, в другом, неизвестном времени, в условном литературном пространстве. Иначе невозможно написать роман о том, что произошло в Полярном».
Судьба дала Вениамину Александровичу Каверину не 20, а 40 лет для того, чтобы написать этот глубокий роман, наполненный воздухом двух времен — тогда и сейчас. И потому самое название его звучит для нас особой, полной горечи и душевного света нотой: это — наука расставания не только с эпохой, персонажами, тем, что было грезой и сбылось. Это — наука расставания и с собой прежним, и со своими иллюзиями, и с «окаянной войной», которая никуда не провалилась для тех, кто прошел ее с «лейкой и блокнотом, а то и с пулеметом»…
«Эта наука, — пишут О. Новикова и Вл. Новиков, — не дает никаких рецептов и предписаний (как, впрочем, и любая книга Вениамина Каверина, стоило бы добавить. — Н. С.). Но она доказывает, что самоотверженность — это выход из любых сложных человеческих и исторических обстоятельств».
Возможно…
Послевоенный период едва ли не в первую очередь ознаменовался для писателя, с одной стороны, признанием — Сталинской премией за роман «Два капитана», с другой — преследованиями его друга, Михаила Зощенко, о чем уже говорилось на этих страницах, переездом из Ленинграда в Москву в 1947 году и резкими выпадами против опубликованной первой книги романа «Открытая книга».
Об этом — в следующей главе.
Глава 5
«…НА ФОРМУЛАХ ТОЧНЫХ НАУК»
Помните девиз, под которым юный Каверин представил на конкурс начинающих писателей свой первый рассказ «Одиннадцатая аксиома»? «Искусство должно строиться на формулах точных наук». Вряд ли думал тогда писатель, делающий первые свои шаги в творчестве, о том, что наступит время, когда его увлечет эта трудная задача и он напишет не один, а несколько романов, посвященных людям науки.
«Мне всегда казалось, что самые принципы научного творчества поучительны и важны для писателя, недаром изучение их всегда с такой плодотворностью отражалось в литературе, — писал Вениамин Каверин в „Очерке творчества“. — Но как подойти к делу? На каком научном материале остановиться? Должен ли он иметь познавательный характер или войдет в общий исторический фон?
Эти и многие другие вопросы решились сами собой, когда я остановился на микробиологии. Русскую микробиологию всегда вели вперед люди сильного характера, смелые оптимисты, готовые к самопожертвованию и ясно представляющие то место, которое предстоит занять этой молодой науке среди других наук о природе. Таковы Мечников, Заболотный, Гамалея. Эти высокие традиции сохранились и в наше время».
Вениамин Александрович видел примеры подобного высокого самопожертвования: Лев Николаевич Тынянов, Лев Александрович Зильбер, жена Льва Александровича Зинаида Виссарионовна Ермольева, которую принято стало считать прототипом героини «Открытой книги» Татьяны Власенковой, «действительный член Академии медицинских наук, ученый, известный не только своими трудами, но и врачебным подвигом в осажденном Сталинграде». Начиная со второй части романа, Каверин, по его собственному признанию, «более или менее последовательно шел вслед за ее профессиональной биографией — светящиеся вибрионы, открытие консервации икры, работа по фагу и, наконец, пенициллин с его предысторией, основанной на исторических данных». Об этой женщине Каверин подробно напишет в своей книге «Эпилог».