Как и в сказке, Вениамин Каверин тонко и в то же время просто плетет «кружево» своего повествования с непременным включением элементов отечественной и мировой культуры. Так Петька вспоминает «о книге — той самой, которую, по мнению библиотекарши, он должен был прочитать через три или четыре года.
— Я ее даже захватил с собой, но не всю, потому что она очень толстая. Там две девчонки сперва разговаривают о том, какая чудная ночь, а потом одна садится на корточки и подхватывает себя под коленками. Причем совершенно ясно, — сказал он по слогам, — что она рас-счи-ты-ва-ет взле-теть».
А Леня уточняет потом: была ли в ту ночь полная луна? Зажмурилась ли она, когда подхватила себя под коленки? Произнесла ли волшебное заклинание?
Страшно подумать, что нынешнее молодое поколение, если доведется читать сказку о летающем мальчике Лене Караскине, не сразу может догадаться, о какой же «очень толстой книге» идет речь. И невольно вспоминается дискуссия в «Литературной газете» в начале нашего столетия о том, что сегодняшним школьникам слишком трудно читать такие большие романы, как «Война и мир»… А сегодня чиновники от культуры уже совершенно всерьез обсуждают вопрос о том, что детям не под силу читать романы Толстого и Достоевского, потому они должны быть исключены из школьной программы. И одно из оправданий, которое эти чиновники находят: сегодня почти нет учителей, которые могли бы раскрыть школьникам всю глубину этих романов.
Учителя в немухинской школе, куда поступил Леня, считают, что он говорит слишком сложно и старомодно, словно ему шестьдесят с лишним лет, и Петька обучает его современному языку:
«— Как бы ты сказал, например, если бы немухинцы сыграли с мухинцами не вничью, а, скажем, пять — один?
Леня подумал.
— Я бы сказал, что усилия немухинцев увенчались заслуженным успехом.
— Вот видишь! А надо сказать просто: „Блеск!“ А если бы они проиграли?
Леня снова подумал.
— Ну, может быть… „Не принимайте слишком близко к сердцу этого огорчения. Продолжайте работать, и я уверен, что в ближайшем будущем вас ожидает удача“.
— Та-ак, — сказал с отвращением Петька. — А я бы сказал покороче: „Эх вы, сапоги!“ Пойдем дальше. Если ты прощаешься с кем-нибудь, что надо, по-твоему, сказать?
— Позвольте пожелать вам всего самого лучшего.
— Ну вот! А надо сказать просто: „Пока!“, или в лучшем случае: „Привет бабушке, не забудь полить фикус“. Если ты, например, сидишь над задачкой полчаса и не можешь ее решить, что надо сделать?
— Ничего. Сидеть, пока не решишь.
— Надо сказать: „Муть!“ А потом можно, конечно, и посидеть, но лучше списать ее у кого-нибудь на уроке. Ну, и так далее. Запиши, с непривычки тебе, возможно, трудно запомнить. Ну, пока!»
Сегодня на смену этим невинным, в сущности, выражениям и словам пришли другие — «круто», «фиолетово», «норм», «всем привет» и так далее, порой приправленные ненормативной лексикой. Язык наш, некогда великий и могучий, обедняется, теряет краски едва ли не с каждым днем, и вряд ли можно с этим как-то бороться.
Во всяком случае, как Леня Караскин, говорят ныне действительно те, кому за шестьдесят…
Как и другие сказки из «Ночного сторожа», «Летающий мальчик» написан на вполне бытовые темы, лишь окрашенные волшебными элементами, — и в этом таится особая прелесть и привлекательность повествования Вениамина Каверина в равной степени для детей и взрослых. Можно мысленно соединить эти произведения, написанные за несколько десятилетий, с первыми творческими опытами юного писателя, сочинявшего свои мистико-фантастические новеллы сначала в духе немецкого романтизма, а затем «переехавшего в Россию». Здесь уже вступает в силу тот мировой контекст, речь о котором шла выше: превращение матери Тани в бронзовую статуэтку недоучившейся в школе ведьм некоей госпожой Ольоль, мечтающей занять место Марии Павловны в доме («Сын Стекольщика»), а после того, как с помощью удивительного юноши — прозрачного и не видимого никому, в том числе и себе самому, мать Тани возвращается домой, а Ольоль начинает видеть в зеркале не отражение собственного лица, а отражение своей души. Отражение приводит ее в такой ужас, что она навсегда бежит из Немухина в свой родной город Мухин, расположенный на другом берегу реки.