В нём две запечатанные в прозрачный целлофан рубашки — синяя, бархатная, и белая с широкими синими вертикальными полосами. И ещё в пакете — записка на бланке директора киностудии: «Дорогой мой, поскольку ваши рубашки испортились во время наводнения в гостинице, примите этот скромный подарок. Передаю с Вадимом Юрьевичем, так как еду на пленум обкома. Когда послезавтра вернётесь с Нодаром из Тархыза, позвоните. Нужно будет увидеться, у вас или в другом месте, для важного разговора. Шамиль».
Рубашки так красивы, что даже жалко распечатывать целлофан, примерять их. Да ещё не вымывшись после поездки в горы.
Отворяю дверь в ванную, зажигаю свет, и первое, что я вижу — ёжика, уткнувшегося в кафельную стену. Видимо, спит. Не реагирует ни на электричество, ни на прикосновение моих пальцев, ни на переливчатый звонок телефона.
— Добрый день. Говорит дежурный. Туту трубки какой‑то гражданин, просит с вами переговорить.
— Слушаю.
— Дорогой мой, это я, Нодар. Так получилось, что мы с Хасаном подъехали сюда прямо с аэродрома, ждём тебя у проходной.
— Нодар, здравствуйте! Очень рад. Зайдите вместе с Хасаном! Выпьем хотя бы кофе, на дорожку.
— Некогда. Будем отдыхать в горах. Хорошо бы затемно добраться до места. Надень что‑нибудь потеплее и спускайся.
Положив трубку, спохватываюсь — «что будет с ёжиком?». Надеваю плащ, заглядываю в стоящее на полу блюдце. Молока там ещё достаточно, хлеб есть. Еды хватит. Не позже чем послезавтра должен вернуться.
Запираю дверь номера и, на всякий случай, заглядываю по пути к лифту в комнату горничной.
— Алена, на днях вернусь. Пожалуйста, подлейте, если понадобится, молока моему ёжику, присмотрите за ним, ладно?
— Ладно, — она гладит на доске сборчатую оконную штору, мечтательно поднимает взгляд на меня. — А правда, что Вадима Юрьевича часто показывают в кинопанораме?
Успел. И здесь он успел забросить свою удочку!
Как хорошо идти сквозь оголённую чистоту старинного сада, знать, что тебя снова ждёт путешествие в горах, что твоим спутником будет, наконец, не какой‑нибудь корыстолюбец, а человек открытой души, замечательный археолог, даром, что он когда‑то пару раз пролетел сверху вниз мимо твоей вагонной полки…
Подхожу к «газику». Хасан, пользуясь свободной минутой, протирает окна, за стеклом виден характерный силуэт тощего Нодара в войлочной сванской шапочке. А рядом «жигуль». Жёлтого цвета. С фотографией Сталина на лобовом стекле.
Интересно, что с тех пор, как сегодня в духане его назвали шакалом, Казбек словно бы совсем перестал скрывать свою сущность: странно пригнувшись стоит в шляпке за своей автомашиной.
— Что вы тут делаете? То ли крадётесь, то ли прячетесь?
— Решил немного отлить перед большой дорогой, — отвечает он и, заговорщицки улыбаясь, словно напоминая о том, что мы товарищи по цеху, повторяет, как пароль, идиотскую фразу. — Сты–хы! Пишешь сты-хы!
— Ты не можешь запретить ему ехать, куда он хочет, — заявляет Нодар, дружески обнимая меня, когда я сажусь рядом с ним на заднее сиденье «газика». — Этот прилипала имеет право на свою степень свободы. Но фиг я ему дам поживиться…
— Да откуда он вообще узнал о нашей поездке?! — возмущаюсь я.
— Говорит — сами объявили об этом утром в духане, — оборачивается Хасан, трогая с места машину.
В самом деле, зачем, какого рожна я чистосердечно растрепался не только Казбеку, всей этой компании?
Угрюмая тень провинциальности давит город, как ранние ноябрьские сумерки. Ещё только четыре часа дня. Унылым силуэтом проплывает мечеть, превращённая в атеистический музей, почему‑то всегда закрытый. А вон, на углу, и моя прежняя гостиница. Проезжаем мимо толп народа на загаженных автобусных остановках. Старуха у входа в сквер продаёт из мешка семечки. По скверу подросток в школьной форме гонит стадо овечек.
Справа и слева возникает заводской район, за которым как‑то вдруг кончается город.
Нодар достаёт из дорожной сумки плоский пакет, разворачивает, шурша тонкой бумагой.
— Не терпится показать тебе эту штуку. Нам, участникам афинского конгресса, устроили сюрприз — экскурсию в Коринф. Было тепло, как летом. На живописнейшей дороге вдоль моря стоит как бы древнегреческий храм, а на самом деле, магазин сувениров. Я сразу увидел этих весёлых дельфинов — копию фрески из Миносского дворца на Крите. Решил, повесишь на стене в своей московской квартире кусочек моря и Древней Греции. Нравится?