— Дело тренировки.
Другой человек принялся бы расспрашивать, въедаться в душу, но Хасан замолк, почувствовал, что я не настроен разговаривать. Это не признак послушного раба, вынужденного возить разного рода начальство или же залётных столичных штучек вроде меня. Вчера, когда они вернулись с капища, он прямо‑таки сцепился с Нодаром, сказавшим что‑то пренебрежительное о развевающихся разноцветных ленточках на ветках деревьев священной рощи. «Каждая лента — знак надежды человека, его просьбы к Богу. Я неверующий, но вы‑то учёный, должны понимать и уважать, например, какую‑нибудь бабушку, у которой больной внук…»
Едва Казбек уехал, владыка послал Мзию в комнату за Хасаном, усадил его с нами за общий ужин.
Позже, когда мы с епископом Георгием уединились в молельной, я прямо спросил:
— Казбек действительно вызывает неприязнь, связан с бандитами, но разве мы, христиане, должны его унижать? Сторониться?
К моему удивлению, владыка ничего на это не ответил, промолчал. Он вдруг вернулся к тому, о чём я исповедовался в первый вечер, сказал, скорбно поглядывая на меня:
— Смею думать, что беда ваша — женщина Жанна. Эти люди — Марк и Жанна, играя своими жизнями, играют и вашей. Слышал о них по «Голосу Америки», по «Свободе». Известны на весь мир. Уверен, используют вас… Ведь это так?
— Прячу у себя их рукописи, бумаги… Они меня любят, доверяют.
— Вы честолюбивы. Но ещё обиднее погореть из‑за чужого честолюбия. В случае чего, их защитит заграница, а вас сгноят в зоне… История с чужой женой — плохая история.
Молится он, погружаясь в молчание. По крайней мере, я не расслышал ни одного слова. Запомню этот урок на всю жизнь. Молиться нужно от себя, из глубины сердца. Наши многословные молитвы—зачастую ханжество, актёрство перед людьми, ещё хуже — перед собой…
Глядя на шоссе, на первозданную суровость гор, горько и хорошо обо всём этом вспоминать. В то же время страшно подумать, что я когда‑нибудь потеряю Жанну. Владыка Георгий, безусловно, об этом и молился во имя моего спасения….Как странно, познакомился с епископом — нашёл могилу епископа…
Неожиданно он сказал:
— Сожалею, что не знаком с вашим духовным отцом Александром Менем. Слышал о нём, молюсь за него… Думаю, он разделил бы мою тревогу. Откроюсь вам, я нахожусь в ложном положении, являюсь пастором язычников, лишь номинально числящихся христианами. За три с лишним года, что я здесь нахожусь, я потерпел поражение. Приходя в церковь, крестясь, венчаясь, мои якобы верующие продолжают приносить в жертву животных, оставляют на могилах покойников еду, водку, сигареты. Считается доблестью украсть девушку. У них нет понятия греха. Лишь к немногим удалось пробиться в душу… Много раз хотел уехать. Уйти в монастырь, там, у себя на родине в Грузии.
— Бог поставил вас здесь.
— Да. Иногда думаю: если меня тут не станет, пастырями останутся одни секретари райкомов…
Потом он доверительно заговорил о Мзии. Ещё раз сказал, что мать побаивается дочери, что девочка не ходит в школу не только из‑за своей глухоты. Её, этого ангела во плоти, боятся дети, не любят. Хотя она необыкновенно участлива к чужим бедам.
— Кроме этого, здесь, в горах, к ней много раз приходили раненные или больные животные, прилетают птицы. Последний раз, в октябре, появилась раненная в ногу косуля. Каждое утро приходила к воротам, ждала девочку, пока та не вылечила её. Все звери и птицы излечиваются.
— Водит руками, лечит биоэнергетически?
— Нет. Просто гладит их, разговаривает с ними.
— Может быть, молится?
— Вчера пришла ко мне, сказала, что будет плакать, если вы уедете… Ей свойственны и другие странности, фантастические. Есть такое явление — телепортация… Но сейчас об этом говорить не хочу. Возможно, мне кажется, мнится… Посоветуйте, что делать? Могу отвезти её в Тбилиси к врачам, можно в Москву. Но к каким врачам? Психиатрам? Когда Нодар рассказал мне о вас, я подумал — «Вот кто даст совет, что‑то объяснит».
— Никаких психиатров! Никаких врачей! Неужели, Владыка Георгий, вы не понимаете, девочка — олицетворённая тайна Божия!
— Но мать настаивает, говорит — «Что её ждёт?».
Интересно, что наш разговор прервала именно Мзия. Она, безусловно, каким‑то образом узнала, что мы говорим о ней. Постучала в дверь молельни и, открыв её, встала, как в раме в своём длинном ситцевом платьице в синий горошек, молча смотрела на нас, с укором.
Я подумал, что она подслушивала, но спохватился: глухая.