Заключение
Аланы и тюрки
Очень важно понимать, что сначала приходит опыт, а уже потом — размышления над ним.
Автору данной книги хотелось сделать понятным для непосвященного читателя течение истории населения Центрального Предкавказья на протяжении двух тысяч лет и при этом не слишком упростить проблему, придав ей неоправданную четкость, которая подчас рождается из поверхностного взгляда «с птичьего полета». Нерешенных вопросов, и частных и общих, еще очень много, но не в этом ли притягательная сила занятий в этой области?
Современный Кавказ населен людьми разного антропологического типа, относящимися ко многим языковым группам, с присущими каждому из этносов этнографическими особенностями. Они прошли разный путь, но их объединяет не только соседство, связь глубже, она внутренняя, и корни ее уходят в «доисторические» времена.
Этот общий знаменатель (он же кавказский субстрат-подоснова) мы вычленяем у современных народов в их облике, материальной и духовной культуре, по языку и нартскому эпосу, по особенностям домостроительства или зооморфной пластики, по кавкасионскому антропологическому типу и характеру погребальных сооружений, по орнаментации керамики и древним культам. Именно в этом коренится родство между ираноязычным осетином и вейнахоязычным ингушем, представителем кавказской семьи языков — сваном и тюркоязычным балкарцем или карачаевцем.
Проблема этнокультурных отношений ираноязычных алан с тюрками, поднятая еще авторами середины I тысячелетия н. э., — это животрепещущая до сих пор тема.
Много раз во время наших экспедиционных работ в горах Кавказа, в карачаевских юртах и кошах альпийских пастбищ на Эшкаконе или в Элькуше завязывались оживленные беседы о времени появления тюркоязычных народов на Кавказе. И каждый раз меня поражали живой интерес и глубокое знание всех сложных дискуссионных работ на эту тему моими собеседниками, молоды ли они были или стары, водили ли всю жизнь отары и табуны в горах или работали председателем колхоза или школьным учителем. Некоторые из таких бесед никогда не уйдут из моей памяти.
Лет десять назад наша экспедиция впервые попала в горный аул Хасаут, известный каждому кавказоведу по скальным катакомбам, обнаруженным М. М. Ковалевским в 80-е годы прошлого века. Меньше всего мы ожидали встретить там современника этих работ. Когда мы стали выяснять у жителей, что им известно о местных древностях (над аулом высятся две неприступные раннесредневековые крепости, где сейчас пасутся козы), то они в один голос советовали нам обратиться к Ибрагиму Джанибекову, который, по их словам, знал это лучше всех. Заведующий магазином Ханафи Балуров тут же закрыл его и отправился с нами в качестве переводчика. Мы подошли к каменному двухэтажному старому дому и вскоре оказались в прохладной комнате, нас представили седобородому старцу. Он лежал на постели на фоне прекрасного старого ковра, на котором висело оружие. Перед нами поставили пиалы с айраном и сливками, и начался неторопливый разговор. Хозяину дома было сто два года. Он оказался сыном проводника и переводчика генерала Ермолова, умершего в возрасте 135 лет. Ибрагим Джанибеков родился, когда его отцу было уже около 80 лет. Вот уже два года, как нашему хозяину отказали ноги, и он сетовал, что не может отвести нас и показать местные достопримечательности сам. У него была замечательная память, он рассказывал о своих бесчисленных путешествиях: о том, что и он, как и его отец, был проводником и знал много языков, хотя сейчас в основном говорил по-карачаевски; о тропах через Малку и перевалах в Закавказье; об охотах и «древних пещерах с большими черными кувшинами, саблями и другими вещами». Подростком принимал участие в раскопках, проводимых М. М. Ковалевским. Ибрагим Джанибеков сказал, что крепость над нынешней фермой — одна из наиболее крупных, и указал на ряд нетронутых пещер; правда, гарантией их непотревоженности оказалась неприступность: без специального альпинистского снаряжения нечего было и думать добраться до них.
Каждый год нас тянуло в этот опустевший, почти без зелени высокогорный каменный аул с руинами старой мечети, лежащий под защитой древних крепостей. Почтенный старец оставался таким же, со светлым одухотворенным лицом, погруженным в свои, неизвестные нам думы, из которых, казалось, ему все труднее и труднее было возвращаться. Каждому входящему он искренне желал добра и здоровья.