Интересно, когда, в каком качестве и где появились впервые тюрки в предгорьях и горах Кавказа и в каких отношениях они были с аланами, каков удельный вес местного горского компонента в сложении культуры современных тюркоязычных кавказцев. Для того чтобы ответить на эти вопросы, следует выделить несколько аспектов: антропологический — позволяющий оценить, с какими народами у карачаевцев, балкарцев и осетин существует наибольшая близость по всем физическим показателям, сравнить их с западными (адыги), южными (сваны), восточными (чеченцы, ингуши) соседями; языковой — определяющий, к какой группе тюркских языков относится карачаево-балкарский язык, каков его генезис, какие лингвистические схождения наблюдаются в нем, с какими языками и к какому времени исследователи приурочивают эти связи, и выяснить, что дает ономастика, топонимика, этнонимика. Каковы археологические и этнографические данные и наблюдения относительно их происхождения? И, наконец, как можно согласовать все эти материалы со сведениями письменных источников? Разумеется, только системный комплексный подход позволит подойти к решению этой сложной темы.
Начнем с антропологических данных. Конечно, история человечества — это не просто цепочка биологических предков, идущая от древности до наших дней, хотя документировать все ее звенья для нас весьма важно. Рассмотрим этот вопрос ретроспективно. Современные балкарцы, карачаевцы и осетины относятся к кавкасионскому антропологическому типу [Алексеев, 1974]. Не заглядывая слишком далеко вглубь — в эпоху каменного века, сошлемся на мнение В. П. Алексеева, что комплекс присущих этому типу морфологических особенностей существует в горах Центрального Кавказа по меньшей мере уже 3000 лет, то есть восходит ко времени кобанской культуры [Алексеев, 1974, с. 138]. Недаром, когда при раскопках кобанского могильника мы спросили нашего антрополога Г. П. Романову о том, как выглядели те, чьи могилы мы вскрываем, она ответила: «Высокие, стройные, с длинными ногами и руками, с выступающим носом», — и тут же добавила: — «Чтобы легче было представить, посмотрите на нашего чабана» (рядом с базой экспедиции жили пастухи-карачаевцы). Именно кавказский «субстрат» антропологически сближает балкарцев со сванами, карачаевцев с осетинами. Он сыграл решающую роль в создании их современного антропологического типа. Аланы, черепа которых из катакомбных могильников были изучены рядом исследователей, узколицые, длинноголовые южные европеоиды, заметно отличались от более широколицего, матуризованн ого и круглоголового типа местного населения [Алексеев, 1974, с. 113] того же времени, так же как и от современных осетин — самых прямых их потомков по языку.
Очевидно, в горах Кавказа работал фактор «психологического стереотипа», когда при заключении браков отдавалось предпочтение людям именно того внешнего облика, который проявлялся в кавкасионском типе и был глубоко традиционен для этих мест [Алексеев, 1974, с. 124]. Желание сохранить свой генотип проявляется в почти полном отсутствии смешанных браков среди карачаевцев и балкарцев и в наши дни.
Интересно, что монголовидность в палеоантропологическом материале появляется в эпоху раннего средневековья в Дагестане [Алексеев, 1974, с. 29–30, 105], тогда как в северокавказских степях (возможно, за счет малочисленности находок) и на территории Черкесии документируется лишь с середины II тысячелетия [Алексеев, 1974, с. 206].
Известно, что аланы и осетины ираноязычны, карачаевцы и балкарцы тюркоязычны, язык последних откосится к кипчакской группе. Языковые схождения осетинского и балкарско-карачаевского языков (около 200 слов), по мнению крупнейшего специалиста в этой области В. И. Абаева, — «наследие старого аланско-тюркского смешения, происходившего на территории всех ущелий, от Терека до верхней Кубани» [Абаев, 1949, с. 275], относимого им к эпохе раннего средневековья. Еще В. Ф. Миллер обратил внимание на ираноязычные топонимы верховьев Кубани, далее этот материал был расширен В. И. Абаевым, данные по этнонимике и ономастике привели В. А. Кузнецова, неоднократно обращавшегося к этой теме, к следующему высказыванию, с которым нельзя не согласиться: «Данные археологии, языкознания и письменных исторических источников не оставляют сомнений в том, что ираноязычное аланское население в эпоху раннего средневековья жило в верховьях Кубани и на территории Балкарии» [Кузнецов, 1974, с. 84].
Тем не менее окончательное слово остается все-таки за археологией. Только с ее помощью можно конкретизировать процесс постепенной языковой ассимиляции местного горского населения (при его биологическом преобладании) ираноязычными пришельцами аланами; ответить на вопросы, как, когда и в какой форме происходит проникновение тюрок в аланскую среду. Мы знаем о сооружении монументальной крепости Хумара с тюркскими руническими надписями на блоках стен VIII в., уже шла речь о том, как археологические работы автора выявили на аланской крепости «Указатель» смену аланского строительного горизонта тюркским, скорее всего болгарским: постройки предшествующего периода разрушены, сровнены с землей, перекрыты камнем, и на этой каменной площадке за крепостными стенами предшествующего археологического периода встала юрта, небольшая, очевидно, вся обвешанная изнутри шелковыми тканями и коврами; центральное положение в крепости, сам факт ее существования должны были продемонстрировать силу завоевателей. Мы не можем четко датировать эти события — скорее всего это конец VII — начало VIII в., время враждебных отношений алан с Хазарским каганатом и арабо-хазарских войн.