Он понял, что придется энергично и небезболезненно перетасовывать офицерский состав, чтобы быть уверенным в эффективности планируемых боевых действий.
Он сразу же отметил несколько дельных и опытных офицеров и выдвинул их в полковые командиры.
Он знал, что может положиться на братьев Вельяминовых, старший из которых генерал-лейтенант Иван Александрович командовал 20-й дивизией, разбросанной на большом пространстве, а младший Алексей Александрович, его соратник по наполеоновским войнам, произведенный по его просьбе в генералы, стал – как и было задумано, – начальником штаба корпуса.
К нему прислали Мадатова, что было большой удачей.
Князь Валериан Григорьевич Мадатов (подлинное имя Ростон Глюкиевич Мехрабенц), “из армянских князей Карабахского ханства”, был ценен не только абсолютной храбростью, которую он доказал в войнах с турками и французами не только опытностью профессионального кавалерийского офицера, но и знанием горских обычаев и языков. Он родился и до пятнадцати лет лет жил в Карабахе. Этот армянский аристократ и русский генерал с его анекдотическим французским и далеко не совершенным русским языком был постоянной мишенью добродушных шуток Ермолова, который при этом, как мы знаем, чрезвычайно высоко ценил его. Он писал Закревскому, что Мадатов “отправлен в Карабахское ханство командовать расположенными там войсками и надзирать за управлением хана. Какое предоброе и бескорыстное создание! Там надобен такой, ибо Котляревский обворожил их своею честностию и бескорыстием. Этот человек не по одним способностям военным достоин почтения. Его надо уважать по строгим правилам его поведения. Простой народ лучший в сем случае свидетель. Жаль, что у нас немного ему подобных! Я доволен, что имею Мадатова… Жесты его и русский язык еще стали совершеннее”. (Как это сочеталось с его презрением к “армяшкам”?)
Котляревский был легендарным героем предшествующей персидской войны, ушедшим на покой из-за тяжелейших ранений, и сопоставление с ним Мадатова говорит о многом.
О бедственном положении солдат и офицеров он вспоминает в письмах Закревскому непрестанно. В тот самый день 17 апреля 1817 года, когда отбыл он в Персию, Алексей Петрович отправил своему влиятельному другу письмо, в котором говорил с горечью: “Теперь, вникнув в службу в здешнем краю офицеров и солдат, вижу я, что в России о ней понятия не имеют и не отдают должного ей уважения. Представь состояние офицера. Полки раздроблены мелкими частями. Редко по несколько офицеров живут вместе. Случается, что офицер живет один в несчастной землянке, если на границе, то непременно в степи, ибо по причине войн жители места близкие к границам оставляют. Но если бы даже и селения были близки, они так бедны, что нередко первейшей потребности не могли бы доставить нуждающемуся офицеру. Прибавь к тому незнание языка земли. Я не понимаю, как живут офицеры, что могут они доставать в пищу себе. Бога ради самого, выпросите у Государя деньги на казармы. У меня редко где менее баталиона будет вместе, будут и по два иметь непременные квартиры. Я буду всевозможно избегать раздроблений, и кроме необходимейших постов, не буду отделять войски или по крайней мере целою ротою вместе, и сии посты будут служить школою офицеров, в которой будут усматривать расторопность их, сметливость, способность распорядиться и заботливостию о сбережении людей. На посты сии будут избираемы благонадежнейшие офицеры и посты сии будут крепкою заставою, чрез которую обер-офицер должен прийти к производству за отличие. Здесь в короткое время моего пребывания заметил я несколько отличнейших офицеров, которые впоследствии должны быть наилучшими помощниками начальникам в здешней земле”.
То, что замыслил Алексей Петрович, было в некотором роде революцией в тяжелом быте Кавказского корпуса. Знаменитые в будущем базовые поселения кавказских полков со штабом и обширным хозяйством, куда солдаты с радостью возвращались из тяжелых экспедиций и где принимали солдат полков-побратимов, изнуренных походом, – это были результаты деятельности Ермолова.
Он постоянно возвращается к этой проблеме: “Хочется мне для несчастных здешних войск выстроить хорошие жилища и улучшить образ жизни их. Сие есть единственное средство избежать смертности, опустошающей здешние войска. С ноября месяца прошу, чтобы мне отдали в распоряжение 100 000 медью, которые здесь находятся без употребления, и до сего времени ответа не имею. Пришло время начать работы и приуготовление разных материалов, у меня нет денег, и, не будучи уверен, что их когда-нибудь дадут мне, не смею употреблять большого количества из экстраординарной суммы. Пройдет весна, летом от жаров работать невозможно, и так год уже почти и потерян. А людей в лишний год сколько умрет без нужды, что и всею требуемою суммою не заменишь”.