"В процессе исследования выяснилось, — пишет Ш.Агаева, — наличие в переводческой практике определенной идеологической позиции, более того, "идеологического метода", в отборе для публикации и для перевода на русский язык и другие языки страны. В свою очередь переводчики — одни по убеждению, другие — по конъюнктурным соображениям, а третьи — из опасений политических преследований — наводили особый лоск и риторику на стихотворения, посвященные "весне человечества" и ее героям. Переводчики сплошь и рядом добавляли к переводимым произведениям строфы и далее целые главы, не существующий подлиннике ⁄"На смерть Ленина" — П.Шубин, поэма "Дагестан" — С.Липкин⁄. Многочисленные факты искажения идейного содержания и переиначивания авторского замысла. С.Липкин превратил сатирически острый памфлет "Лжекоммунист" в морализаторское стихотворение "Сорняки", а "Злодей" где создан колоритный образ двурушника — дидактическое произведение ⁄"Назидание"⁄. Н.Ушаков в переводе памфлета "Поучение" исказил лирический образ, вместе с тем и авторскую позицию. Из произведения, создающего отрицательный образ доносчика, оно превращено в гимн о массовых разоблачениях.
В четвертом параграфе этой главы приведены оригиналы, подстрочники и переводы указанных произведений. Перед нами полное искажение не только содержания и смысла произведений, но и политической оценки событий тех суровых лет.
Касаясь фальсификации творчества С.Стальского, Ш.Агаева далее пишет: "В 1937 году П.Павленко составил сборник стихов С.Стальского. Это был год возвеличивания культа Сталина и в этих условиях составитель во вступительной статье акцентировал внимание исключительно на сталинской теме в творчестве поэта. Из стихотворного приветствия С.Стальского Первому съезду советских писателей автор статьи привел лишь ту строфу, где есть строка: "Товарищу Гталину — вождю и другу, к нему с приведем мы пришли!" П.Павленко отступил от (сторической правды, утверждая, что еще когда, когда Сталин приехал в Дагестан, для объявления ее автономии (1920 г.), С.Стальский "родил одну из своих славных песен и одну из лучших вообще песен о Сталине". В подтверждение своей оценки он привел еще фрагмент из песни [93]:
Тринадцатое ноября — вот радости, день чудесный!А" нам в этот день приехал тот, кто весь —движение вперед.Кто выпестовал наш народ, кто радости залогчудесныйЧья смелость — смелость создает, Чья честность — честных создает, Чья мудрость — мудрых создает, Чья светлых дел исток чудесный.
Между тем, — пишет Ш. Агаева, — исследование событий личной и творческой био--рафии С.Стальского показывает, что в 1920 году поэт не откликался стихотворением на приезд Сталина в Дагестана, а приведенный з капиевском переводе фрагмент не имеет адекватного оригинала на лезгинском языке.
"Если образ Ленина, — отмечает Ш.Агаева, — впервые появился в творчестве С.Стальского в связи с поступившей в аул вестью о его смерти (21 января 1924 г.), то образ Сталина привлек внимание поэта только в 1936 году, т.е. за два года до собственной смерти, то ни тот, ни другой образ не мог "проходить через все стихи Стальского". Творческая деятельность С.Стальского началась задолго до октябрьского переворота. Не найдено соответствия действительности восприятие В.Луговским, — пишет Ш.Агаева, — стихов поэта так, что "всегда его стихи и песни были пронизаны светом, идущим… от Сталина" [71].
В 30-е годы, — пишет Ш.Агаева, — когда по разным причинам развернулись политические репрессии за "инакомыслие" и "свободомыслие", опаснее всего оказалась верность творческого человека своей индивидуальности и призванию, свобода самоопределения таланта. "Социальный заказ" обрел угрожающе настойчивый характер. Не случайно, что именно в 1936 году в "Рассказе о себе", опубликованном в центральной газете, С.Стальский вспоминал события начала XIX века в родном ему Кюре: жестокий Мурсалхан лишил глаз ашуга Сайда Кочхюрского за то, что он слагал хвалебные стихи о других, а не о нем, а "хан не любил, чтобы при нем о других говорили хвалебно" [94].
Далее Ш.Агаева пишет: "Имеется основание привести факт нового способа фальсификации творчества С.Стальского, возникшего в связи с современной критикой культа Сталина и литературы о нем. В 1989 году Ю.Борев издал книгу "Сталиниада", в предисловии к которой он утверждает, что в ней опубликованы притчи, легенды, апокрифы о Сталине [95], собранные им около полувека в различных социальных, профессиональных и национальных кругах. Предлагая их вниманию современного читателя, — пишет Ш.Агаева, — Ю. Борев поставил читателя в известность: они "принадлежат миру художественному, предлагает — выбор: хочешь не верь" [95]. Автор также поясняет: "В основе легенды лежит исторический факт, но степень соответствия правды и вы мысла в разных преданиях различна" [95]. Одна из легенд — пишет Ш.Агаева, — называется "Гомер воспевает Сталина". Поскольку текст легенды, в основе которой якобы лежит "исторический факт, невелик по объему, его целесообразно воспроизвести полностью. "В Махачкалу в 1936 году, — пишет Ю.Борев, — приехала бригада поэтов (Петровский и др) переводить песни лезгинского поэта Сулеймана Стальского, которого восторженный и великодушный М.Горький на звал Гомером XX века. Вышел неграмотный старик, заиграл на струнном инструменте и запел песню о Сталине. Переводчики попросили рассказать, о чем идет речь. Им изложили содержание стихов текста.