А тем временем работы по возведению двух батарей на левом берегу Карс-Чая быстро подвигались вперед. На правом дела шли менее успешно; одно неожиданное обстоятельство значительно замедлило там постройку четвертой батареи. Случилось, что войска в темноте сбили колышки, поставленные Пущиным для обозначения различных частей батареи, и восстановить их опять ночью, чтобы дать правильное направление амбразурам, было делом весьма нелегким. Грунт к томи же оказался скалистым, а так как окрестности Карса на далекое пространство были совершенно безлесны, то и не из чего было вязать ни туров, ни фашин, и потому бруствер пришлось возвышать посредством мешков с землей, которую носили из ближних оврагов.
Стук инструментов между тем обратил внимание турок на работы четвертой батареи. С башен Орта-Кепи прогремело несколько ружейных выстрелов, две-три раза сыпнула оттуда картечь. К счастью, цепь, высланная вперед для прикрытия рабочих, залегла между камнями и не отвечала ни единым выстрелом. Турки убедились, по-видимому, что против них нет никого, и скоро успокоились.
В свету все батареи были готовы, и с восходом солнца двадцать шесть орудий могли открыть огонь по укрепленному лагерю. Это было только первым подготовительным шагом к страшному делу штурма первоклассной крепости. И никому не могло прийти в голову, что наступающий день будет днем падения Карса.
IV. ШТУРМ КАРСА
Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя...
День 23 июня 1828 года занимает в истории русских подвигов совершенно особое место, выходившее из ряда даже необыкновенного и приближающееся к невероятному. Перед малочисленной армией, почти не руководимой определенными приказаниями вождя, а ведомой лишь исключительно силой духа, перед которой нет недостижимого, пала неприступная крепость, видевшая много раз грозных завоевателей у стен своих, но никогда – в стенах.
Трехдневная осада подготовила еще слишком незначительные средства для приступа, чтобы можно было рассчитывать на успех его. Четыре батареи против угла южного форштадта, прикрытого укрепленным вражеским лагерем, образуя лишь первую осадную параллель, не могли дать и мысли о возможности кровавого штурма... И распоряжений о нем не было. Но борьба, случайно загоревшаяся на незначительном пространстве, вовлекая постепенно все новые и новые части русской армии в битву, быстро принявшую колоссальные размеры, сломила всякое сопротивление турок, охваченных паникой перед нечеловеческим презрением к смерти, которым дышал каждый русский солдат. Не получая никаких указаний, отдельные полки, батальоны и роты, предводимые испытанными в боях начальниками, сами знали, что делать, и солдаты, умирая, желали только победы оставшимся в живых. И Карс, самые стены которого, казалось, были объяты ужасом, склонился перед победителями недосягаемыми вершинами своих башен.
Вот как случилось это невероятное, славное дело падения Карса.
К утру 23 июня русские войска стояли под крепостью на следующих позициях.
С запада, на левом берегу Карс-Чая, на высотах против укрепленного турецкого лагеря и армянского предместья:
На батарее №1 – батальон тридцать девятого егерского полка,
На батарее №2 – Крымский пехотный полк,
На батарее №3 – сорок второй егерский полк.
Высоты напротив цитадели, где были неприятельские шанцы, занимал батальон ширванцев, производивший ночную атаку.
Все эти войска находились под общей командой генерал-майора Королькова, и тут же присутствовал начальник всей пехоты генерал-лейтенант князь Вадбольский.
На правом берегу Карс-Чая, под начальством генерал-майора Муравьева:
В резерве – Грузинский гренадерский полк,
На батарее №4 – Эриванский карабинерный полк,
Против Карадага – сводная кавалерийская бригада.
В общем резерве в лагере оставались весь сороковой егерский полк и по батальону от полков Ширванского и тридцать девятого егерского, при двадцать шести орудиях; эти войска сторожили арзерумскую дорогу, защищали лагерь и по первому требованию могли поддержать ту или другую часть осадного корпуса.
С первыми лучами восходящего солнца со всех русских батарей началась канонада по турецкому лагерю. Возвышенность перед армянским предместьем, где стояли палатки, моментально была засыпана гранатами, и лагерные батареи, взятые под перекрестный огонь, замолкли. В ответ на это сильнейший огонь со всех ярусов цитадели, из крепости и с башен предместий обратился на главную четвертую батарею. Шестнадцать русских орудий с трудом могли отвечать на эту адскую канонаду. “Вряд ли мне случалось во всю мою службу быть в сильнейшем огне, чем в этот день,– говорил Муравьев, участник Бородина, Лейпцига и Парижа.– Продолжись такая пальба еще два часа, и батарея была бы срыта до основания”. К счастью, обстоятельства внезапно переменились – в это самое время загорелось жаркое дело на левом берегу Кара-Чая.
Когда батареи турецкого лагеря замолкли, часть неприятельской пехоты спустилась с укрепленной высоты армянского форштадта, заняла кладбище, лежавшее на полугоре, и стала оттуда поражать на выбор русских солдат, занимавших траншеи. Командир четвертой роты тридцать девятого егерского полка поручил Лабинцев, стоявший в передовой цепи, решился без приказания двинуться вперед, чтобы выбить неприятеля из его укрытий на кладбище. Пули и картечь посыпались на егерей. Но Лабинцев задался мыслью во что бы то ни стало не только овладеть кладбищем, но даже батареей, венчавшей гребень возвышенности, и бросился на приступ. Турки почти в упор дали залп и, не успев вторично зарядить своих ружей, встретили нападавших штыками и ятаганами. Произошла рукопашная свалка. Новые толпы турок бешено принеслись сюда из лагеря, и егеря, несмотря на всю свою храбрость, были отброшены. В эту опасную минуту Лабинцев не потерял присутствия духа: он снова сомкнул свою роту, воодушевил ее короткой речью и впереди всех опять бросился в сечу.
Из траншей между тем увидели опасное положение передовой цепи и послали помощь. Первыми подоспели на место свалки с третьей батареи три роты сорок второго егерского полка, с храбрейшим подполковником Миклашевским, и вместе с ротой Лабинцева ворвались на кладбище. Овладеть кладбищем было, однако, нелегко. Частые могильные камни и памятники давали неприятелю возможность держаться отчаянно, и каждый шаг надо было брать с боя, каждую могилу отнимать штыками. “Казалось,– говорит один очевидец,– турки, благоговея к памяти почивших, хотели охранить спокойствие гробов, и прах соотечественников воодушевлял их новой отвагой”.
Но и мужество русских солдат, предводимых Миклашевским и Лабинцевым, не имело пределов. Неприятель, наконец, был выбит с кладбища, и солдаты, преследуя бегущих, бросились вверх по горе, к укрепленному лагерю. Это был опасный шаг; положение становилось слишком серьезным. Напрасно некоторые офицеры хотели остановить порыв зарвавшихся храбрецов. “Стойте, братцы! Остановитесь! – кричали они.– Дальше не надо! Это только фальшивая атака!”