– Скажешь, что во время урока не разрешаются вопросы на посторонние темы. Совсем нет у тебя мозгов! Одевайся, пойдем на прогулку. Потом свожу тебя в грузинскую шашлычную.
И вот они каковы: на мадам Фуро – черная шуба из выдры с приколотой на воротник красной розой. Высокая, статная, щеки розовые, цвет лица свежий, походка легкая, направо и налево приветствует знакомых. Их взгляды красноречивы: «Англичанка, англичанка», а мадам Фуро, преисполненная гордости, расправляет плечи.
– Не смотри по сторонам. Делай вид, что ничего не замечаешь.
Их обгоняет пухлая блондинка.
– Видела ее? Это госпожа Алешина, жена главного ставропольского адвоката. Она ждет, что ты будешь учить английскому ее детей.
Вскоре мимо них проходит студент.
– Это прокурорский сын. И он на летних каникулах будет учиться у тебя.
Выходя из парка, они повстречали мамзель Селестину:
– О, мамзель Селестина, рада представить вам нашу англичанку, мисс Драперс.
Анна вопрошающе смотрит на мадам Фуро: можно ли говорить по-французски? Мадам Фуро дает ей знак: нет. Мисс Энни говорит только по-английски.
Восемнадцать градусов ниже нуля, все покрыто снегом, но солнце светит ярко и небо голубое. По льду можно смело ходить, не боясь поскользнуться, ведь на ногах – валенки.
Вот и сани – две упряжки, одна за другой.
– Смотри внимательно, толстяк во вторых санях – твой будущий хозяин. Ты поселишься у него. Он, его жена и двое детей. Они любители хорошо поесть, и платить будут хорошо.
Перед другими воротами парка дорога неожиданно идет на спуск и приводит к заснеженному полю. Если же свернуть налево и пойти в гору, то попадешь в самую высокую точку Ставрополя, там находятся Вторая женская гимназия и кафедральный собор. Они возвышаются посреди площади, похожей на небольшое плоскогорье, а вокруг – белоснежная бесконечность. Небо неподвижно, словно покрытое эмалью. На горизонте белым на белом вырисовывается снежная вершина Эльбруса. Блаженство. Будто все это изображено на китайской фарфоровой вазе.
– Allons, allons, идем.
Мадам Фуро спешит показать Анне Ставрополь. Дворец генерал-губернатора, то есть номарха[109] – но номарха, наделенного в своей губернии властью казнить и миловать, – расположен на Николаевском проспекте. Особняк инспектора реального училища – на Андреевской площади, где каждый понедельник бывает базар. Туда приезжают крестьяне из окрестных сел, летом на телегах, а зимой на санях, и привозят овощи, птицу, поросят, масло и дичь.
Хотя дороги и покрыты льдом, все тротуары расчищены – их чистят дворники.
У каждого дома есть двор, а в каждом дворе имеется дворник – крестьянин, который ухаживает за поросенком, за гусями, курами и конем. Дворник расчищает дорогу к дому, колет дрова для печки, разжигает самовар. Он закладывает угли, а когда огонь капризничает, дворник снимает сапог и надевает его на трубу, превращая в подобие кузнечных мехов. Фус, фус, нажимает он на сапог, будто играя на гармошке, чтобы раздуть огонь из углей и вскипятить воду. А как только вода вскипит, он тащит самовар на кухню, оттуда кухарка заберет его в столовую, а сам он тут же начнет разжигать следующий, ведь подобно тому как в Британской империи в ту эпоху никогда не заходило солнце, так и на Святой Руси никогда не угасал самовар.
По обычаю, первый самовар каждое утро ставится для самого дворника и для кухонных нужд. Второй – для детей и мужчин, рано уходящих из дома. Третий – для остальных членов семьи: этот самовар огромный, круглый и его толщина, кажется, переполняет его.
Послеобеденный – не для насыщения, а для утоления жажды. То есть это чай ради чая. И в этот момент русские Локсандры могут выказать свое искусство варки варенья: земляничного (благоухающего), кизилового (которое к тому же лечит расстройство желудка), малинового (потогонного), смородинового (прохладительного), морошкового, ежевичного… Но особые любители чая предпочитают пить его вприкуску, то есть положив в рот кусочек сахара хлебнуть чаю: «Фффуп!», пососать сахар: «Тс!», проглотить, а после того раскрыть рот и выпустить пар: «Хаааа!».
«Фуп! Тс! Хааа! Фуп! Тс! Хааа!»… Глаза слипаются, носы краснеют и опухают, комната наполняется паром и блаженством. Здесь каждому нужна личная чашка. Никаких сервизов. У каждого – сообразно его предпочтениям. Одному нравится массивная чашка, другому – легкая. Одному – высокая, другому – широкая. Мужчины пьют чай из стаканов, как персы, причем большие стаканы помещают в серебряные подстаканники.
На кухне как раз в это время совершается это же действо во главе с кухаркой, восседающей перед самоваром. Кухарка обязательно должна быть толстой, а раз она толстая, то и чашка у нее должна быть толстая и большая. Однажды, говорят, мадам Фуро застала русскую кухарку за послеобеденным чаем и принялась кричать: она приняла чашку за ведро и решила, что кухарка засунула внутрь него голову, намереваясь покончить с собой.