– Да, это одеяло, – с удовольствием произносит снова госпожа Очкова.
– Мерси, – благодарит Анна.
– Спасибо, – поправляет ее госпожа Очкова, после чего прощается. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – отвечает Анна, и госпожа Очкова удаляется полностью удовлетворенной.
Из груди Анны вырвался глубокий вздох. Ох, слава тебе Боже! Так оно и было. Именно так и учат языкам.
Она будет показывать по одному предметы, будет называть их по-английски, а ученики будут повторять их названия до тех пор, пока она им не покажет все возможное, а к тому времени война закончится и Анна вернется в Константинополь.
Она даже не успела потушить свет, как заснула. Заснула как младенец, высунув ногу из-под одеяла и свесив руку с кровати.
На следующий день, войдя в детскую, она села за стол, напротив двоих своих учеников, взяла в руки красную книгу со стола и уверенно произнесла:
– The book.
– Зе бук, – повторили дети.
– The book, – вновь произнесла Анна. – The.
– Зе бук, – сказали дети. – Зе.
– The, the, the, – повторяла Анна.
– Зе, зе, зе, – повторяли дети.
Так, с «the» и «зе», они прекрасно провели целый час.
Спустя некоторое время весь Ставрополь поднялся на ноги, все захотели брать у Анны уроки английского. Начались звонки по телефону. Кто это? Супруга генерал-губернатора приглашает мисс Драперс к своим детям. Вскоре директор отделения Государственного банка сам захотел учить английский. И госпожа Алешина, и прокурор, и Елена Борисовна, и Варвара Васильевна.
С утра до трех часов, пока дети в школе, Анна бегает по домам, держа под мышкой английский том Берлица[112], обнаружившийся в доме Очковых, и сеет семена просвещения по всем концам Ставрополя. В ее кармане заводятся деньги, и что с ними делать – она решительно не знает. Покупает балалайку и вешает ее на стенку рядом с портретом Толстого.
Ей хочется навестить мадам Фуро и передать ей все заработанные деньги, но это никак не получается: все дни точь-в-точь походят друг на друга. С утра один за другим уроки по домам, после обеда – с детьми Очковых, а по воскресеньям она занимается с детьми целый день. И каждый день, ровно в три, непременно нужно приходить на обед.
Этот обед для Анны каждый раз становился открытием. Никогда не знаешь заранее, что тебя ждет. Что же у нас сегодня, – размышляет она, входя в столовую, – заяц или гусь, фаршированный кашей, утка с мадерой или индейка с кислыми яблоками? А может, куриные котлетки с грибным соусом? И какой суп из тысячи и одного супов русской кухни? По воскресеньям всегда подавался большой пирог с мясом, а в суп, поданный к пирогу, было добавлено немного домашней лапши. После супа и пирога подавалось мясное блюдо с гарниром, сладкое и фрукты.
Пир горой. Ежедневный пир горой, но те дни, когда были блины, превращались в настоящее священнодействие.
Эти блины – белые круглые лепешки, воздушные как губка, – появлялись на столе горячие, прикрытые белыми полотенцами. Сколько человек за столом – столько и блинов. Сколько столовых приборов – столько плошек с растопленным маслом, столько же плошек с кислыми сливками[113] перед каждым прибором. Обычай состоял в том, что как только ты положил блин на свою тарелку, ты должен отложить все разговоры и забыть об окружающих. Ты поспешно польешь блин маслом, намажешь на него побольше черной икры или положишь копченой рыбы, или чего-то другого из имеющихся на столе соленых закусок, затем сверху зальешь кислыми сливками, завернешь рулетом так же, как заворачивается сувлаки в питу[114], и начнешь есть. Если начинка вытекает, ты ее собираешь языком. Когда разделаешься с первым блином, то ждешь, когда закончат и остальные, и тогда появится блюдо со второй партией блинов. Между ними, если хочешь, можешь выпить водки. Если ты уже не хочешь блинов, тогда тебе остается сидеть и наблюдать, как твои сотрапезники один за другим отправляются в нокаут. Блюдо, между тем, вновь возвращается на стол, полное блинов, пусть остался и всего один человек, который еще в силах их есть.
Но поскольку блины – это закуска, то после них подается суп, а затем обычная еда – мясо и т. д. После того все поднимаются, благодарят хозяйку и отправляются отдохнуть до тех пор, пока свое место на столе не займет послеобеденный самовар для утоления жажды.
Возле самовара начинается исследование жизни. Это время, когда всех начинают волновать фундаментальные вопросы жизни и смерти. Это время, когда начинается изучение человеческой души, и ты уже не дерзаешь произнести «квашеная капуста», потому что это сразу же будет подвергнуто анализу. Почему ты говоришь «капуста» и почему именно «квашеная»? И если то, что ты произнес, – проявление твоего внутреннего мира, то каков он, твой внутренний мир? Твоя истинная сущность.
112
114