Ты искал ее. Нашел ли? Настоящий ли ты человек? Настоящий ли я человек? Настоящие ли мы люди?
Спустя несколько недель жизни в доме Очковых Анну охватила меланхолия. В душе ее – мрак, боль и отчаяние. Для чего она родилась в этот мир? Для чего создана вселенная? Она молча сидит за послеобеденным самоваром и впадает в глубокое раздумье. Пьет нескончаемые чашки чая, пытаясь утолить жажду. Измеряет величину своего легкомыслия и невежества. Величину своей неполноценности. Живет в доме у людей и их обманывает. Живет во лжи. Как будто Толстой не смотрит ей в глаза. Придется ей каждый вечер завешивать его полотенцем, а то она боится его взгляда. А Максима Горького она будет завешивать своей рубашкой.
От меланхолии мадам Фуро посоветовала Анне каждую субботу вечером принимать по стакану карлсбадской соли, а также прекратить пить столько чая, ибо тот затрудняет работу кишечника. Вот Альфред де Мюссе каждую субботу пил слабительное, потому как страдал меланхолией. Также и Бодлер. А русские мыслители склонны к пессимизму именно по той причине, что из-за жирной пищи и постоянных чаепитий страдают желудком.
Ах, эти русские! Ах, эти русские, с ними не соскучишься! Но они достойны восхищения. Они великолепны. Мадам Фуро их обожает за то, что они – такие, как надо. Разве что много едят и преждевременно стареют. Что же будет дальше? Анну она предупредила, что ей не следует увлекаться и переедать, но ведь Анна не слушает советов, вот и не выдержал ее желудок, так что она впала в меланхолию.
Мадам Фуро уже раскаялась в том, что послушалась Клод и поселила Анну в доме Очковых. Зачем Анне было становиться гувернанткой, когда она могла жить у мадам Фуро, а для них оставаться учительницей. Так она могла бы больше зарабатывать частными уроками… Zut! Дитя стало жертвой зависти Клод, та хочет уничтожить бедняжку. Не иначе! Но мадам Фуро не позволит. Нет, никогда не позволит! Она вернет Анну в свой дом, тем более юное создание в таком возрасте нуждается в материнской любви и заботе. Все молодые, пусть даже и занятые регулярным трудом, проходят через приступы меланхолии. Этот кризис неминуем, comme ça[115]. Они влюбляются в Сару Бернар или в Оскара Уайльда, накладывают на себя руки, или принимают решение о подвижнической жизни и уходят в монастырь, или же становятся анархистами и тут и там разбрасывают бомбы. Сейчас, с началом войны, вся молодежь стремится пожертвовать собой, бросить все занятия и стать героями. Такова молодость – до тех пор, пока не наберется ума и не угомонится, прибившись к подходящему человеку.
Кроме того, мадам Фуро беспокоилась, что Анне угрожает еще одна серьезная опасность. Россия начала поглощать ее. Мадам Фуро была достаточно осведомлена о том, что Анна, вместо того, чтобы учить других английскому, сама изучает русский.
– Разве ты мне не обещала не говорить, что знаешь русский?
– Мадам Фуро, я сдержала слово! Я никому не говорила, что знаю русский, я его учу.
– А мы разве не говорили, что по ряду причин иностранной учительнице не следует знать русский?
– Мадам Фуро, я согласна, но они-то настаивают.
Анна не обманывала, действительно, весь Ставрополь будто сговорился не мытьем так катаньем научить Анну русскому. Даже служанка Варвары Васильевны каждое утро, лишь открывала Анне дверь, тут же начинала урок:
– Мороз сегодня, мисс Драперс, ой-ой-ой, постойте, сниму с вас валенки. Что это? Валенки. Ха-ха-ха, как смешно мисс Драперс говорит по-русски!
В доме прокурора Анну ждала его дочь Маруся, в этом году она заканчивала гимназию, а на следующий собиралась изучать юриспруденцию в Ростовском университете[116]. Маруся ждала Анну с нетерпением: ей хотелось похвастаться своей новой шубкой и сказать, что по-русски этот мех называется «котик». А потом заходила бабушка с горячим яблочным пирогом и принималась объяснять Анне, как этот пирог печется.
Анатолий Кузьмич на уроке английского декламировал Анне Пушкина и Лермонтова. Дети Очковых научили ее детским песенкам. Дочь госпожи Трифоновой хочет научить ее и цыганским романсам. От Ивана Игнатьевича Анна узнала несколько невинных ругательств, и его очень смешит, как она их произносит. Он размахивает руками, бьет себя в грудь и рукавом утирает слезы. За столом только и обсуждают, что успехи в русском мисс Драперс, которая вскоре становится мисс Энни, а затем и просто Аннушкой.
116
В действительности женщины не допускались к обучению в университетах Российской Империи.