Мамзель Селестине вновь показалось, что кто-то тайком моется в ее тазике. Стиснув зубы и всем своим видом выражая недовольство, она демонстративно принялась его отмывать, но поскольку никто не обратил на это внимания, она стала грохотать, протирая тазик спиртом, после чего зажгла спичку, чтобы окончательно его обеззаразить. Огонь тут же перекинулся на занавеску над умывальником. Мамзель Селестина завопила:
– Пожар! Пожар!
– Что такое?
Мадам Фуро вбегает на кухню.
– Пожар! – кричит мамзель Селестина, подпрыгивая как сумасшедшая.
Мадам Фуро открывает кран умывальника, обе они кричат так, что прибегает дворник и тушит огонь. Этим пользуется и Дружок, который проникает в дом с целью удовлетворить давнюю страсть к Жужу. Обезумевшая от страха Жужу носится по комнатам, украшая их лужами. Одна только спальня Анны избегла этой участи по той причине, что дверь в нее была заперта, а сама Анна ничего не подозревала о происходящем: заткнув уши ватой, она расхаживала по комнате, громко повторяя: «1801 – Александр I – Расцвет русской литературы. Русский романтизм – Карамзин, Жуковский, Грибоедов, декабристы…» Она спешит закончить повторение, поскольку уже близится время прогулки с Жужу.
Поначалу прогулки с Жужу были тяжкой повинностью, но в последнее время они превратились в радость жизни, и все потому, что в парке мечтательно сидел Володя.
Володя был сыном генерала Тимофеева, а поскольку отец его был на фронте, то мать – Евдокия Ивановна – посвятила себя единственному сыну в такой мере, что сделала его жизнь совершенно невыносимой. Она была готова носить его на руках, лишь бы Володя не устал или не озяб. Она отправит его в Ростовский университет, приложит все усилия, чтобы Володя не оказался в армии, и найдет ему богатую столичную невесту.
– Вовочка! Посмотри-ка, как подросла Верочка! Помнишь, как вы играли в Ялте, когда были маленькими?
Нет, Володя не помнит ее и не желает помнить. Он каждый день идет в заснеженный парк и ждет там Анну с Жужу. Анна всегда заходит через верхние ворота, делает вид, что не видит его, а потом будто бы выказывает недоумение. А, пардон! Добрый день. Жужу не выказывает никакого недоумения, только смотрит, как бы сбежать от Анны к Володе. Анна пытается удержать поводок, но, в конце концов, позволяет Жужу подвести ее к Володе, у которого карманы всегда полны лакомств.
Володя начинает рисовать на своих книгах сердца со стрелами, Анна начинает общипывать искусственные маргаритки с летней шляпки мамзель Селестины: любит – не любит, плюнет – поцелует, к сердцу прижмет…
Между тем история безжалостно продолжает свой ход. Ставрополь наводняют оголодавшие беженцы из обеих столиц: они едут в провинцию за едой. Цены вновь подскакивают, у булочных и бакалейных лавок выстраиваются очереди.
Среди беженцев оказались и петроградские родственники госпожи Очковой вместе с Лизочкой и всеми ее шляпными коробками. К доктору Петровскому приехали мать и сестра. Дом напротив мадам Фуро сняли какие-то важные особы. Они привезли с собой обезьянку. Господин носит монокль, госпожа пользуется лорнетом, а обезьянка – маленькая макака – безобразничает в доме за окном, что видно и прохожим.
Облик Ставрополя полностью изменился. Грузинская шашлычная стала теперь центром моды. На дорогах слышится английская, французская, немецкая речь. Народ ходит туда-сюда даже по ночам. Петербуржцы привыкли к ночной жизни, по ночам они не укладываются в кровати, из-за чего все время ворчит Иван Игнатьевич – ему не дают спать. Воздух наполнился «Большими Крокодилами», «Кокаинетками», «Ананасами в шампанском» и… «Черт знает, что это такое!» – плюет Иван Игнатьевич через плечо. Володина мать начинает тревожиться о сыне и, в один прекрасный день, скрутив его по рукам и ногам, отправляет в Саратов к дедушке с бабушкой.
Это была первая стрела, поразившая сердце Анны, но тут же в их доме появился граф Парижский[134], так что влюбленность в Володю быстро забылась.
Графа Парижского в дом привела мамзель Селестина. Раз уж мамзель Селестина не внесла ни гривенника на общие расходы, мадам Фуро иногда посылала ее за покупками, а денег давала меньше, чем требовалось, чтобы не лишать ее возможности добавить что-то от себя. И вот однажды мадам Фуро посылает ее за мылом. Мамзель Селестина возвращается и кладет мыло на стол.
– Voilà[135]! – мрачно говорит она. – Денег не хватило. Хорошо, в лавке оказался граф Парижский и благороднейшим образом соблаговолил оплатить недостачу, иначе быть бы нам без мыла. Теперь мы должны ему два рубля двадцать копеек. Дайте, я сразу их отнесу.