«Беги, Анна, беги, пташка, – тень Локсандры с половником в руке выросла перед Анной, защищая ее. – Беги, тебе говорят, только бы тебя не догнал этот дикаррррь. Ты, дурочка, чего ищешь здесь, среди степей, курганов и русских богатырей?»
«Море, море! Первым делом надо добраться до моря, а там будет видно».
Новая волна беженцев. Повозки, тачки, детские коляски, поврежденные и отцепленные от состава посреди степи железнодорожные вагоны, неисправные паровозы, движущиеся со скоростью одна миля в час.
И напуганные люди.
Теперь, когда открыт путь к морю, складывается впечатление, что Деникин победил. На это время в России английские и американские войска насчитывали 15 000 человек. В Восточную Сибирь вступили японцы. Французы и греки высадились в Одессе.
В Ставрополе ждет французов мадам Фуро. И, между делом, собирает в дорогу Анну. Мадам Фуро обмакивает в деготь ветошь, а потом завязывает ленточки из нее у Анны на шее, на запястьях и на щиколотках, чтобы отпугнуть вшей, переносчиков сыпного тифа. Мамзель Селестина пришивает к ее подолу мешочки с нафталином, который она собрала со дна своего сундука. А в чулочные резинки мадам Фуро зашила ей золотые монеты.
– Une vielle habitude de famille, старый семейный обычай.
На ее родине благоразумные люди бумажные деньги вкладывают в банк, а золото прячут в чулках.
– Слышишь? Пока не доберешься до порта, не трать ни червонца. Ты уже привыкла голодать. Деньги тебе на пароход, чтобы добралась до Константинополя.
– А разве из Новороссийска идут пароходы на Константинополь?
– Если они не идут на Константинополь, значит, отправляются в другие порты. Смотри как следует.
Если путь Анны от Батума до Ставрополя растянулся на два с половиной месяца, то возвращение в Батум пять лет спустя побило рекорд и заняло восемь месяцев. Вот каким выдалось путешествие, в которое ее некогда пригласили! Иногда у трагедии есть и комическая сторона.
От воспоминаний об этом исходе в голове у Анны впоследствии остался туман, в котором время уже измерялось не событиями, обстоятельствами или перепутанными образами, время от времени вспыхивающими как искры и тут же угасающими в темных глубинах памяти. Теперь оно измерялось зигзагами боли.
Невыносимая боль. Семьи, катящие детские коляски, заполненные остатками имущества. Ребятишки, вцепившиеся в материнские подолы, младенцы на руках отцов.
Опустошенная земля, затоптанные поля. Насыпи и вьющиеся черным облаком стаи воронов. Разоренные села, среди руин – сломанные винтовки, перевернутые телеги, павшая лошадь, оставленная пушка, а рядом – детский горшок. Разрушенные колокольни, половина печки стоит одиноко, и на единственной ее стенке висит кастрюля.
Екатеринодар, Новороссийск. А затем одиссея на лодках и плотах от причала к причалу в попытках добраться до Батума.
В Екатеринодаре свирепствовал грипп. Умерших кучами сваливали на телеги. Этот грипп походил на тиф, так как жар при нем нарастал постепенно. Когда Анна начала гореть от жара, рядом с ней была некая Шура. Кто такая эта Шура? Где они находятся? Анна понимала только одно: что ее тело разрослось и ноги теперь никуда не помещаются. Затем начались кошмары. Она просыпается в поту. Открывает глаза и видит, что щека ее лежит на пачке грязных газет. Пытается облизать губы, но у нее ничего не получается.
Эта Шура в Екатеринодаре спасла ей жизнь. В Новороссийске ее спасла Вера, но это было позже.
Когда Анна достигла Новороссийска, там было очень холодно, дул норд-ост, этот пронизывающий северо-восточный ветер. Зуб на зуб не попадал. Вокзал полон народу, заполнены и все места, где можно укрыться от ветра. Куда деваться?
В Новороссийском порту море было свинцовым и густым. Наверное, в воде было бы теплее, чем на пристани.
– Ты что здесь делаешь? – спрашивает Анну эта Вера. – Пойдем на вокзал, там спрячешься.
– Там нет места.
– Пойдем, – повторяет она. – Я тебя проведу в дом с черного хода, ляжешь спать в подвале, только ни звука до рассвета. А как рассветет – откроешь дверь и исчезнешь, пока мама про тебя не прознала.
– У тебя такая злая мама?
– Не злая. Но думает только о своей выгоде.
В этом подвале ночью Анна поняла, что находится в публичном доме. Не нужно быть философом, чтобы это понять. Она уснула, устроившись на мешке, а на рассвете ее и след простыл. Она вернулась в порт.